Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

– Берегите себя, милая Евдокия Осиповна. Оставайтесь такой же, светите путеводной звездой в нашем хаосе, и однажды я вернусь на этот свет, – сказал Тягаев на прощанье.

Когда Пётр Сергеевич ушёл, Дунечка заметалась по комнате, ломая руки. Ей казалось, что она не так вела себя в эту встречу, не то говорила, не нашла нужных слов. Но что и как нужно было говорить? Делать? За многие годы впервые чувствовала Евдокия Осиповна такое смятение. Когда ещё вновь придётся встретиться им? И придётся ли? Сжималось мучительно сердце, и одно желание было в нём: не расставаться никогда, быть с ним. Быть и там – на фронте… Единственным, что немного успокаивало Дунечку, было то, что среди тех ненужностей, которые наговорила она, и необходимостей, которых не сказала, главное всё же было сказано ею. И это главное нашло взаимность.

Между тем, полковник Тягаев спешно отправился в училище. Когда рота была построена по тревоге, он объявил о выступлении и его цели. Офицеры обрадовались и ответили дружным «ура». Намять бока латышам не терпелось каждому.

– Рота вздвой! На плечо! Направо шагом марш!

По ещё сумрачным улицам рота, насчитывающая триста восемьдесят офицеров, шагала по улицам спящего города. Иногда в домах открывались окна, чьи-то руки крестили уходящих воинов, чьи-то голоса кричали вслед:

– Храни вас Бог!

На Волге роту дожидался буксир, чтобы перевезти её на другой берег. Поглядев на небольшую посудину, Панкрат, один из двух партизан, оказавшихся в роте Тягаева, покачал головой:

– Не вместимся мы в это корыто, Петр Сергеич.

– Так точно, на всех места не хватит, – подтвердил, зевая, капитан буксира. – Ежели только повзводно.

– Повзводно долго, милейший, – сухо ответил Тягаев. – А у нас каждая минута на счету. Пополуротно переправимся.

– Я протестую! Это слишком большой риск!

– Протестовать будете на митинге, а сейчас извольте исполнять мои приказания. Первая и вторая роты – грузитесь на буксир! – приказал полковник. Снова подкатило к сердцу раздражение. Что за нищета такая беспросветная? Взяли в Казани шестьсот пятьдесят миллионов золотых рублей, а ни патронов, ни судов путных, ни прочего, кровно необходимого армии, нет?.. Почему же у красных чертей есть всё, а у нас, чего ни оглянись, днём с огнём не сыскать?

Две роты погрузились на буксир, и тот отчалил от берега. Тягаев следил, как перегруженное судёнышко медленно пересекает речную гладь.

– Не возьму я в толк, Пётр Сергеевич, – задумчиво произнёс Панкрат, – как это так вышло, что эти самые латыши супротив нас стали? Офицеры же вроде, не какая-нибудь…

– Да уж! – согласился один из офицеров. – Царское правительство этим сволочам средства на создание собственной армии выделило, а эта армия Троцкому теперь служит! Ну, ничего, они у нас скоро узнают, где раки зимуют! Скорее бы добраться до этих иуд!

Тягаев и сам хотел бы понять, отчего с такой готовностью и единодушием латыши поддержали большевиков. Желают независимости для своей малой родины? Банально продались? Чего стоит тогда их офицерская честь? Если многие красные командиры вышли из нижних чинов, и их мотивы были вполне ясны, то командир латышей Иаоаким Вацетис – совсем иное дело. Этот человек многие годы служил в царской армии, закончил Академию Генштаба, командовал полком в Великую войну, а теперь служит Троцкому? Какая низость… Хотя, рассуждая объективно, разве некоторые русские офицеры, включая отдельных генералов не поступили также? Один Брусилов чего стоил! Но Латышскую дивизию сформировали не из отдельных продавшихся офицеров. Латыши пошли на службу к большевикам единодушно. И не только в армию, но и в ЧК. Затаённая ненависть к России прорвалась?..

Вернувшийся буксир перевёз на другой берег оставшиеся два взвода. Пётр Сергеевич развернул карту. Рота находилась в районе Услона. По пути к Свияжску нужно было отбить занятое крупной группировкой село. Тронулись вперёд походной колонной. Солнце уже взошло и палило со всей силой. Лениво бормотали утомлённые жарой деревья, подрагивала тронутая ласковым ветром трава, порхали безмятежно бабочки над пёстрыми полевыми цветами… Благодать! Вот, она Русская земля! Светлая-светлая, прекрасная. И что за безумие, что в такой дивный августовский день, под сияющим солнцем и лазурью небес, на русской земле, красующейся в цветистом убранстве, среди этой благодати вновь будет греметь стрельба, литься русская кровь… Когда в последний раз видел бои этот край? Уж не при Иване ли Грозном, более трёх веков назад? Ни один иноземный захватчик не дошёл бы сюда, не одолел бы русского простора. Никогда бы не видать германца этому краю. Но явились наёмники и выродки народа русского, и вся Россия стала полем брани, и весь воздух её пропитывается ядом взаимной ненависти…

Идти пришлось долго. Миновали поле, затем небольшой лес, из-за которого выглядывала мельница, застывшая в этот тихий день. В бинокль были видны копошащиеся рядом с ней фигуры. Это были красные. Моментально оценив обстановку, Пётр Сергеевич приказал двум взводам ударить во фланги, а основным силам – в лоб. Последние полковник повёл в бой лично.

Большевики, не ожидавшие удара, встретили атакующих беспорядочной стрельбой из винтовок. Тягаев распорядился до времени не стрелять, беречь патроны. Офицеры шли вперёд ровной цепью, держа винтовки на ремне. Из села выдвинулись густые чёрные цепи. Они быстро и твёрдо шагали вперёд.

– Матросы! – выдохнул Панкрат. – Ну, сейчас мы этим грозам революции врежем!

– Стой! – скомандовал Пётр Сергеевич. – Лечь и окопаться. Без приказа не стрелять.

– Да на кой окапываться? Примем в штыки эту сволочь…

– Вы не на митинге. Исполнять!

Офицеры окопались и залегли на позиции, не издавая ни звука. Чёрные цепи надвигались всё ближе. Но Тягаев ждал. Он не хотел дать врагу рассеяться, оставить ему возможность бежать. Врага следует уничтожать. Уже невооружённым глазом можно было разглядеть лица матросов, уже шаг их стал замедляться, и тогда Пётр Сергеевич скомандовал:

– Пли!

В тот же момент грянул залп, и противник лишился своей передовой цепи.

– Встать! В штыки! В атаку!

Услышав долгожданный приказ, офицеры, как один, поднялись и, молча, отчего вид атаки становился ещё более устрашающим, ринулись, сжимая приклады, на матросов. Почти беззвучен был этот недолгий бой. Лишь слышно было, как входит сталь в чью-то плоть, и стоны, и предсмертные хрипы… Не выдержав, матросы хлынули в село. Только тогда грянуло могучее «ура». Село было взято, уцелевшие большевики взяты в плен. Пройдя по усеянной чёрными тужурками улице, полковник Тягаев остановился перед несколькими пленными, произнёс холодно:

– Отвечайте коротко, откуда вы?

– Кронштадтские они, ваше высокоблагородие, – сказал Панкрат, зло посмотрев на матросов.

Кронштадт… Сразу вспомнились Петру Сергеевичу расправы над офицерами, бывшие там. Заживо изрубленные, утопленные люди, залитые кровью, как на бойнях, палубы… Вот, значит, с кем пришлось встретиться в бою.