Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл

2008-м. – Что побудило французскую молодежь из разумных выпивал превратиться в беспробудных пьяниц?»

Этьенн Апэр, возглавляющий межведомственный орган по борьбе с наркоманией и алкоголизмом, полагает, что явление это – часть «глобализации поведения», при которой подростки во всем мире нынче ищут «мгновенного опьянения».

Или, как пояснял огромному безликому инопланетянину Энди:

«Мы, человеческие существа, куда более глупые и упрямые, чем вы можете себе представить».

Двенадцать пинт на двенадцать пабов (другой конец света)

К тому времени, как мы встаем, Джонатан Дарт уже в Лондоне, пытается защитить людей от самих себя. Нас же с Томом слегка штормит, и мы принимаем все, что могла предложить аптека Boots, после чего возвращаемся к завершению миссии. С помутненным взором мы вышагиваем по проспекту, проходим газоны и скверы, пересекаем район Тин-тауна[97], в котором лондонцы, пострадавшие от бомбежек, селились в лачугах из металлических листов во время Второй мировой войны, а потом решили остаться здесь на многие годы; через вокзал выходим на обрамленную эстакаду, ведущую прямиком к «Концу света» / «Рукам садовника», где каждый день до полудня подают завтраки.

Мы заказываем «Кровавые Мэри», немного воды и подводим итоги «Золотой мили». Я уверяю молодого Тома, что не напишу о том, как его стошнило. Но и сказать, положа руку на сердце, что он выпил двенадцать пинт в двенадцати пабах, я не могу. Это я, прислонившись к дереву, допивал его пиво. Так что Том заказывает еще пинту к своей «Кровавой Мэри», и, один за другим, мы проходимся по всем постам и каждый раз одного недосчитываемся. Мы достаем телефоны, просим ручки и бумагу, со всем тщанием сверяем информацию, и тут Том со стуком ставит бокал на стол.

– «Двуглавый пес»! – говорит он. – Мы так до него и не добрались! Напились и совсем о нем позабыли!

– Получается…

– Получается, что мы выпили только одиннадцать пинт!

– Вообще-то я выпил твою последнюю. Так что… – говорю я.

– Вот дерьмо! Я выпил всего десять! Десять жалких пинт!

И вот двадцатилетний Том выпивает еще две пинты в придачу к «Кровавой Мэри». Сорокалетний я выпиваю еще одну, чтобы уж наверняка.

Из-за обилия смягчающих обстоятельств даже похмелья по итогам нашей миссии сравнить не получается. И все же, справедливости ради, возраст и коварство уделали молодость и витальность, когда дело дошло до возлияний – или хотя бы отсутствия излияний. К тому же вся эта обратная перистальтика Тома вполне могла смягчить некоторые симптомы его похмелья. В любом случае, сегодня ни один из нас не выглядит хуже другого. Я начинаю думать, что расторопша сделала свое дело. Пока что занесу ее в перечень средств, к которым еще планирую вернуться.

Что до моего смежного расследования народных рецептов против похмелья, предложенных местными трактирщиками, то оно завершено. Помимо управляющего Бобби и его довольно неожиданного фруктового льда со вкусом апельсина, подавляющее большинство ожидаемо и неимоверно скучно советует «завтрак, воду и аспирин».

Нехватка разнообразия и оригинальности заставляет меня снова обратиться к дням Плиния Старшего, а лучше даже Фрэнка М. Полсена. В конце концов, всего пятьдесят лет назад его антропологический забег по барам и придорожным забегаловкам северной Америки вылился в список из 261 совета с барных стульев, в который входили петрушка, пастернак, поспевшая хурма, плодовый сок чернослива, приготовленная в маринаде сельдь, папайя, перец на мороженом и претворенный особым образом куннилингус – и это была лишь малая часть рецептов на букву «п».

Тем временем Сара Маршалл, журналистка, чьи статьи вывели меня на работу Полсена, во время собственного исследования барных залов по ту сторону океана пришла к самым обычным результатам, очень схожим с моими собственными. «Может, я спрашивала не тех людей? – размышляла она. – Или культура потребления алкоголя изменилась настолько, что мы утратили связь с „неуемным вихрем фольклора“, который затянул одержимого Полсена?»

И теперь, мне кажется, самое время обнародовать выданный мне по электронной почте совет от самопровозглашенной «злой ведьмы»:

Привет, Шонесси,

насколько мне известно, обычно в таких случаях рекомендуют побольше воды и, может, еще пару таблеток аспирина. Слыхала еще, что полный английский завтрак хорошо лечит похмелье, так что сможете попробовать, как приедете!

Всего хорошего,

Люся.

Может ли статься, что всем нам, даже знатным хренам и злым ведьмам, промыли мозги, остарбаксили и обольстили нас царством пластиковых меню и простых ответов и никаких сил одолеть глыбу похмельного утра в нас уже не осталось?

– Эй, – обращаюсь я к нашему полуденному бармену в «Конце света» / «Руках садовника», – а вы что посоветуете от похмелья?

– Да нечего мне советовать, – отвечает он, кладя на стол счет, – в жизни не пил спиртного.

Пятый перерыв

Премия Уитнейла: пресс-релиз

Похмельное утро существовало в кино задолго до того, как «Мальчишник в Вегасе» сделал его таким эпичным: начиная с «Потерянного уик-энда» и вплоть до «Где моя тачка, чувак?». А сколько связующих сцен в любом из жанров начинаются с того, что наш герой просыпается, голова его погребена под подушкой, а рука шарит в поисках выключателя на будильнике? Это такой же штамп, как несуразная первая встреча романтических героев или постепенно нарастающие аплодисменты после воодушевляющей речи, которые начинаются с одиноких хлопков; если кадр уходит в затемнение, на другом конце наверняка будет похмельное утро.

Именно поэтому Киноотходемия рада объявить номинантов на международную премию Уитнейла, нежно любимую нами под названием «Тошнотник». Церемония награждения будет транслироваться как только, так сразу. Премия Уитнейла присуждается за целый ряд достижений в истории похмельного кино и названа именем пьяного безработного актера, идеально сыгранного Ричардом Э. Грантом в классическом фильме 1987 года «Уитнейл и я».

В этом году, в честь грандиозной игры на выпивание «Залпом с Уитнейлом», где игроки вместе с главным героем пьют один за другим все напитки по ходу фильма (а всего там: девять с половиной бокалов красного вина, полпинты сидра, один шот жидкости для розжига, два с половиной шота джина, шесть бокалов хереса, тринадцать виски и полпинты эля), мы призываем зрителей к изобретению собственных игр на выпивание на время вещания. Например, по шоту каждый раз, как ведущий якобы икает, объявляющий выходит с развязанным галстуком или Ник Нолти[98] случайно выбредает на сцену.

А теперь мы рады объявить номинантов.

САМОЕ СТРАННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ. «Дамбо» (на дереве), «Шестнадцать свечей» (тоже на дереве), «Олдбой» (в тюремной камере под землей), «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» (с хвостом ящерицы, приклеенным к лицу микрофоном, в окружении кокосовой скорлупы и заставленного