Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - Михаил Белозеров

Игорь в двух словах передал ему разговор с Севостьянихиным.

— Ого! — удивился Олег Вепрев и поднял на Игоря нахальные глаза. — Ну и где твоя любимая Америка? Где?

— Пошёл ты, — беззлобно ответил Игорь.

Рана на щеке, которая покрылась твёрдой корочкой, от возмущения начала печь.

— А я всегда говорил, — Олег Вепрев нагнулся так что его наглая татарская рожа вплыла в круг света, — нечего Кавказ цирикам отдавать, нечего!

— Как отдали, так и возьмём! — на этот раз зло ответил Игорь, потому что Олег Вепрев наступил на больную мозоль.

— Ха! — веско произнёс Олег Вепрев, и они замолчали, переваривая разговор и невольно прислушиваясь к тишине, царившей вокруг: духи спали, свои спали, спал весь мир, бодрствовали только они вдвоём и плыли в этой тишине, как в Мировом океане.

— Кто гремел-то? — через некоторое время спросил Игорь.

— Да всё нормально, — отмахнулся Вепрев, кисло поморщившись, — я Ногинского и ещё двоих послал в фармацевтическое общежитие усилить пост.

— А-а-а… — с облегчением среагировал Игорь. — А где Орлов?

— Спит твой Орлов, — опять кисло усмехнулся Вепрев.

Почему он усмехнулся? — невольно подумал Игорь, завидует, что ли? Многие, должно быть, завидуют, я их понимаю — не каждому в жизни встретится такая женщина.

— Вон там, за стойкой бара.

Игорь оглянулся туда, куда показал Олег Вепрев. То, что он принял за фон мироздания, оказалось мирным храпом старшего прапорщика.

Фу ты, с облегчением понял Игорь, лучше уж это. Значит, я всё ещё слышу шум боя. Так бывает: бой прекратился много часов назад, а ты его всё ещё слышишь и слышишь и готов реагировать, если этот фон, не дай бог, изменится. Организм приспосабливается к условиям существования, только раньше я этого не замечал, подумал он, знай себе бегал и стрелял. А может, меня контузило, испугался он, а я не заметил? Нет, так не бывает, если уж контузит, то контузит.

— Ладно, — сказал он, — пойду спать.

Казалось, гул в голове поселился навечно, но к утру он обычно пропадал.

— Тебя разбудить? — спросил Олег Вепрев.

Игорь обернулся, чтобы проверить выражение его лица. Оно было грустным и вдумчивым. Значит, он ни на что не намекает, просто заботится о завтрашней операции.

— Не надо, — ответил он. — Сам приду в четыре двадцать. Жди.

— Спокойной ночи, — сказал Олег Вепрев.

— Спокойной ночи, — ответил Игорь, поднимаясь по лестнице.

— Женись на ней, — вдруг сказал Олег Вепрев.

— Что? — ему показалось, что он ослышался.

— Женись, говорю, — добавил Олег Вепрев. — О таких женщинах пишут романы.

Лицо его выражало самые романтические чувства. Наверное, он вспомнил жену и детей.

— Спасибо, я учту.

Олег Вепрев махнул ему, ладно, мол, иди, не трави душу.

— Спокойной ночи, — ещё раз сказал Игорь.

Женюсь и сделаю вдовой дважды. Вот почему я боюсь даже думать об этом, понял он. Хотя, если убьют, она так и так будет страдать, никуда не денешься.

А где раненые? Где Илья Ржешевский? Я совсем забыл о нём. Надо найти его, подумал он и тут же забыл о нём. Он ещё не знал, что есть мир воспоминаний, что он только прикоснулся к нему, и этот мир его ещё не мучил, потому что погибшие друзья не приходили к нему во сне или наяву, и он ещё не вспоминал их слова и жесты, разговоры и прибаутки. Это всё ещё было впереди.

Бойцы спали прямо на лестничных клетках. Просто прислонились к стене и уснули. Некоторые с едой в руках, некоторые с котелками. Почему здесь? — подумал Игорь и тут же нашёл ответ. Потому что здесь нет окон и стены вдвое, если не втрое толще. В общем, дополнительная защита от случайной гранаты.

По пути в одном из номеров он нашёл одеяло, накрыл Божену и улёгся рядом. Надо было бы ботинки расшнуровать, подумал он, но так и уснул с этой мыслью. В этот раз ему ничего не снилось. Он спал сном младенца, чтобы по старой курсантской привычке проснуться ровно в четыре пятнадцать.

За окном светало. Белый рассвет заполнял небо. Игорь осторожно поднялся, посмотрел на Божену, которая спала безмятежно, как богиня, укрыл её одеялом и пошёл в соседнюю комнату, чтобы почистить зубы и ополоснуть лицо. На войне самое главное две вещи: помыться и поесть, а стрельба дело десятое, это дело как бы само собой разумеющееся, если ты, конечно, от него не отлыниваешь.

* * *

На рассвете со стороны железнодорожного вокзала приполз танк. Лейтенант Лёва Аргаткин с криком «Наши!» радостно пробежался по шестому этажу, а ещё он выкрикивал свою коронную фразу: «Смерть тараканам!»

— Не спеши поперёд батьки в пекло! — веско заметил майор Севостьянихин, высовывая свой гениальный нос из номера, где спал.

И все поняли: хорошо то, что хорошо кончается, а с танком ещё ничего не кончилось, только началось. Лёва Аргаткин спорить не стал, но по его лицу было видно, что от своего мнения он не отказывается. Танк елозил где-то в районе пятой школы и вот-вот должен был показаться на площади Козлова.

— Андрей Павлович, точно наши, — сказал за него Игорь, который, не дочистив зубы, скатился с седьмого этажа, прихватив автомат, в спешке не надев «бронник».

— Охотно верю, но вначале проверь, — хмуро приказал Севостьянихин, — а потом радуйся! Вот, ей-богу, как малые дети, — развёл он возмущенно руками.

Собственно, он укорял их не за ошибку с танком, а за то, что они испытывают возбуждение от боя, то есть за то, чего майор уже был лишен в силу привычки к опасности. С одной стороны, это было плохо — быстро убить могли, а с другой — на войне только так и можно было не сойти с ума и продолжать воевать изо дня в день, из года в год и терпеть, терпеть, терпеть. Кто такого опыта не получил, тот не поймёт ветерана, тот будет считать его высокомерным и замкнутым. А на самом деле — это всего лишь спасительная форма существования. Чем меньше эмоций, тем больше шансов выжить, иначе психики не хватит. Сгорит психика. Останется одна оболочка. А ведь ещё надо жить, жизнь войной не заканчивается.

— Так точно же наши! — воскликнул Лёва Аргаткин. — Кто ещё?..

Выглядел он чуть оторопело, видно, очень хотелось, чтобы кто-то пришёл на помощь и кончилась эта неопределённость на фоне ещё большей неопределённости со всей страной.

— Проверить надо! — веско сказал Севостьянихин и как в воду глядел.

— Есть проверить! Пошли, — сказал Игорь, полагаясь на чутьё командира.

Лёва Аргаткин, который всё ещё находился в эйфорическом состоянии, безапелляционно заявил, догоняя его на лестнице:

— Коню ясно, что это наши! — он осуждающе покосился наверх, где остался Севостьянихин, который осторожничал и, по мнению Лёвы Аргаткина, был староват для войны. Война для молодых, думал он с возбуждением, а Андрей Павлович, как всегда, перестраховывается. А дух где? Где азарт?