41 - 58 Хроника иной войны - Александр Викторович Горохов

Нет, начал собирать информацию ещё Ежов. Поскольку ещё до снятия с должности Николая Ивановича Сталин подошёл к Хрущёву и неприязненно ткнул того пальцем плечо:

— Как ваша настоящая фамилия, товарищ?

— Что вы такое говорите, товарищ Сталин, я же Хрущёв. Вы шутите?

— А товарищ Ежов докладывает, что фамилия у вас совсем другая, польская фамилия.

Тогда Коба на этом разговор и закончил, перепугав Никиту до полусмерти. Да хотя бы и польская, что в этом такого? Вон, у Дзержинского она тоже была польской. К тому же, Феликс Эдмундович даже не скрывал своего дворянского происхождения.

Всё припомнили! И непыльную работу слесарем при шахте, на которую его устроил якобы настоящий отец, польский помещик Гасвицкий, и высказывавшиеся тогда вслух мысли об эмиграции в Америку, и то, что на фронт не пошёл, якобы будучи «откупленным» от призыва всё тем же Гасвицким. И председательство в Рудченковском Совете и «Совете профсоюзов горняков и металлургов» от партии эсэров, и членство в троцкистском кружке. И друзей припомнили…

Да уж, дружить кое-с-кем Никите Сергеевичу точно не повезло. Например, с Семёном Борисовичем Задионченко, оказавшимся при проверке органами НКВД сыном видного участника еврейской партии «Паолей Сион». Но Задионченко-Зайончик на посту Первого секретаря Днепропетровского обкома партии удержался, а вот пятно в биографии осталось. А теперь ещё и с помощью него навели тень на биографию Хрущёва. Или с наркомом внутренних дел УССР Успенским, оказавшимся сыном не лесника, а ярого черносотенца. К тому же, тот сам участвовал в еврейских погромах. Сбежал, подлец, имитировав самоубийство (выбросил чекистскую форму в Днепр и оставил «предсмертную» записку). А когда его арестовали с поддельными документами аж на Урале, признался во всех смертных грехах: в контрреволюционном заговоре в органах НКВД, в шпионаже в пользу Германии. А поскольку с подачи Успенского Хрущёв требовал увеличить квоты на расстрелы врагов народа, то теперь на него самого пало подозрение в «целенаправленном обескровливании партийной организации Украины».

Да уж! По результатам чистки рядов партии, только из числа республиканского партийного и советского актива, списки которой визировал он, Хрущёв, было репрессировано без малого 2150 человек. Поставили в вину даже письмо Сталину с жалобой «Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу вас принять срочные меры. Любящий вас Никита Хрущёв». Как и твёрдую убеждённость в том, что Киев нельзя сдавать врагу ни в коем случае. Берия, сволочь, так и объявил: если бы Ставка одобрила то, на чём настаивал Первый секретарь ЦК КП(б) Украины, то в окружение попал бы весь Юго-Западный фронт, и Красная Армия единомоментно потеряла бы 650–700 тысяч красноармейцев убитыми и пленными. И немцам открылась бы никем не защищённая дорога на Белгород, Курск, Харьков и Донбасс.

Вывалили всё-всё-всё из похождений непутёвого сыночка Леонида. Это сын за отца не отвечает, как говорил товарищ Сталин, а вот отвечать отцу за грехи сына пришлось. Плохо воспитал! Пусть сын и получил рану на фронте, и теперь лечится в госпитале в Куйбышеве. Но, как докладывали Берии, постоянно нарушал режим, пьянствовал, да и вообще вёл разгульный образ жизни.

Впрочем, в этом убедился и сам Никита Сергеевич, заехав повидаться с Леонидом по дороге в «ссылку»: застал его выпившего не в госпитале, а на частной квартире в окружении каких-то дружков и подружек. Ну, поорал на чадушку, пригрозил всеми смертными карами, предупредил, что теперь не сможет «прикрывать» сыночка от претензий сотрудников органов внутренних дел. Да разве ж тот со своим характером послушается отца? Тем более, лишившегося прежнего высокого положения.

Не «кто был никем, тот станет всем», а наоборот: был всем там, на Украине, а стал, можно сказать, никем. Какой-то там заместитель наркома союзной республики по вопросу освоения целинных и залежных земель. Заместитель наркома по пустому месту: в этих диких степях можно несколько дней идти и не встретить ни единого человека. Ни дорог, ни жилья, а надо сделать так, чтобы на следующий год Кустанайская область дала первый хлеб с земель, которые либо были когда-то заброшены пахарями, либо вообще никогда не вспахивались.

Посмеялся над ним Сталин! Тебе, говорит, Никита всё будет привычно: и степь, и люди. Ведь именно здесь, на севере Казахстана, селились многие переселенцы, покинувшие Украину по Столыпинской реформе. Как будто не было после этого выселения из Казахской АССР представителей «некоренных национальностей» в 1920-е годы.

Нет, часть людей, помнящих украинские корни, тут всё же осталась. И эвакуировали жителей сельских районов УССР, начиная с конца июля, почему-то преимущественно в Северный Казахстан. Как и некоторые предприятия, как, например, эвакуированная в сам Кустанай херсонская швейная фабрика «Большевичка».

С этими эвакуированными украинскими предприятиями, кстати, тоже должен возиться Никита Сергеевич: размещать оборудование и персонал, помогать запускать производство продукции, необходимой фронту. Где размещать? Ну, ладно, если бы это были только те почти 330 сотрудников «Большевички» с семьями. А десятки тысяч крестьян, которых замнаркома должен соорганизовать в колхозы и совхозы буквально посреди степи?

Хрущёв уже решил: это будут совхозы, поскольку никакого личного имущества, которое они могли бы внести в качестве пая при организации колхозов, у эвакуированных нет. Вся техника, весь скот, включая тягловый, посевное зерно, строительные материалы выделяются государством. Значит, и собственность в новых хозяйствах будет государственной.

Казахи настроены в отношении эвакуированных не очень доброжелательно. Понимают, что людей выгнала из хат война, но также понимают ещё и то, что программа создания здесь хлеборобческих совхозов лишит их ещё большего количества пастбищ. Помогают, но без энтузиазма. Особенно — глядя на то, что вскоре после вступления Хрущёва в должность для эвакуированных стала поступать техника, а по скотоводческим хозяйствам разошлась разнарядка: сколько и какой «худобы», как называют скот на Украине, отдать чужакам.

Ясное дело, кто-то, попав на новое место, сразу же начал строить какие-то землянки. Нет, рыть норы, потому что даже для землянки нужен лес, которого в этих краях практически нет. Хорошо, хоть осень в этих краях не дождливая. Зато температура воздуха скачет в течение суток: днём плюс, а ночью минус. В ноябре уже ударили первые морозы. С сильным ветром, от которого становится ещё холоднее. А где ветер и снег, там целые земляночные деревни, живущие без электричества, практически без дров, без тёплой одежды, на несколько дней остались ещё и без подвоза хлеба.

И только после этого Никита Сергеевич забил тревогу и в авральном порядке начал формировать бригады на лесозаготовки в соседние Челябинскую область и Башкирскую АССР. Да только время было упущено, смертность в «хрущёвских» совхозах, куда дрова доходили с огромным опозданием (в том числе — и из-за отсутствия дорог) перевалила за 20%. Но самое обидное, что эти самые землянки с проваливающимися от выпавшего снега крышами, армейские палатки, которые нечем было топить, и продуваемые всеми ветрами шалаши из кустов и сухой травы стали называть «хрущёвскими деревнями». Или, ради простоты, «хрущёвками».

Сколько усилий приложил, чтобы эшелоны с эвакуированными с Украины заворачивали в этот чёртов Кустанай! А люди бегут прочь, да ещё и проклинают его. Даже те, кто на лесосеках могут жечь столько дров, сколько влезет, бегут. Хотел ведь он и стране сделать, как лучше, и показать, что украинские крестьяне способны буквально за год преобразить этот дикий край! И жить они стали бы, если не через год, то через два, лучше прежнего, поскольку продавил он в Совнаркоме республики решение об освобождении работников совхозов от налога на домашнее хозяйство на три года. А тут — такая незадача.

Фрагмент 23

* * *

Маршальский мундир и все награды пришлось оставить. Даже мундир старого образца, с петлицами, взять не разрешили, как объявил Рокоссовский, приехавший к Жукову, чтобы поздравить его с полученным от Сталина разрешением на «переезд в прошлое». Кое-как удалось получить разрешение на то, чтобы частично парализованного после авиапроисшествия «Маршала Победы» сопровождала Галина Александровна Семёнова, год назад родившая ему дочь, военный медик.

Константин Константинович, приехавший к старому товарищу и сопернику, вообще умолчал о том, с какими сложностями столкнулся, добиваясь принятия такого решения. Из «Спецпредставительства при НКИД» докладывали, что Сталин отнёсся к этой идее без особого восторга: из предоставленных документов он хорошо знал и о роли Жукова в приходе