Автопортрет. Самоубийство - Эдуар Леве

«Он был художником, стал писателем. В нем удачно сочетались оба вида деятельности, он умел переводить одно в другое, в обе стороны» (ТК).

«Я редко фотографирую своих друзей. Чаще, чем друзей, я фотографирую самого себя» (ЭЛ).

«Он предпочитал себя» (ТК).

(Собственно автопортретами, помимо «Автопортрета», в той или иной степени становятся все его произведения, в том числе и фотографии: это портреты, в которых портретируемое начинает прогибаться, проступать в том, кто его портретирует — ср. излюбленный Леве мотив двойничества: «Когда я был маленьким, я был убежден, что на земле у меня есть двойник» (ЭЛ) и «Его никогда не оставлял интерес к двойникам» (ТК).)

Основные фотосерии Эдуара Леве: Портреты тезок (1999; фотографии найденных по телефонной книге подчеркнуто заурядных людей, носящих имена знаменитых писателей и художников, от Клода Лоррена и Эжена Делакруа до Раймона Русселя и Жоржа Батая); Ангуас (2000; достаточно тоскливые фотографии деревушки Ангуас, чье название в переводе на русский означает Тоска, Тревога); Регби (2002; канонические регбийные сценки — захват, схватка, рак, коридор и т.п.,— где все «игроки» одеты в яркие цивильные костюмы); Порнография (2002; реконструкция снимков из порножурналов, в которых застывшие в иератических позах фигуранты облачены в чопорную офисную одежду); Америка (2005-2006; депрессивные в массе своей фотоснимки американских городов, носящих громкие «чужие» имена, как то: Флоренция, Берлин, Версаль, Багдад, Дели, Амстердам и т.д.).

(Отметим, что во всех этих сериях затронута проблематика именования (на разных уровнях прослеживается как бы истирание имени собственного до имени нарицательного; уникального и качественного до собирательного и количественного — процесс, противоположный, например, борьбе за собственность имени у героев также работающего с именами Антуана Володина), а с другой стороны, так или иначе используется эффект формального, а следовательно и смыслового надстраивания, итерации фотографического диспозитива: это, если угодно, «фотографии в квадрате».)

Литературные опыты: Труды (2002), Газета (2004), Автопортрет (2005), Самоубийство (2008).

Первый из них, «Труды», в самом прямом смысле программный текст — описание 533 произведений современного искусства, инсталляций, перформансов, концептуальных акций и т.п., придуманных, но не (или еще не) осуществленных за леностью или схожими причинами; некоторые из них были реализованы позже самим Леве, другие — после его смерти. Место «Трудов» особое и хронологически, и содержательно: этот текст с самого начала перекидывает мостик от концептуальных работ Леве как художника (в первую очередь фото-) к его литературным текстам, зондируя и проблематизируя в частности зазор между словом (именем) и делом (произведением) — как перформативный аспект речи, так и нарративный аспект жеста. «Мне хотелось бы общаться, не пользуясь словами или жестами, а внезапно воспринимать все содержимое мозга моих собеседников, на манер фотографии» (ЭЛ).

И уже здесь, в области пока что фантазии и изобретения, между визуальным и текстовым, лишь готовясь к переходу от виртуальной постправды к реалистической сюрправде, бал правит неуемное cogito, нестерпимый маяк если не самопознания, то самоосознания, высвечивающий в, казалось бы, обжитой, питательной среде современного искусства собственную отстраненность, которая вскоре обернется отторгающей тебя пустынностью, твоей неуместностью, неприкаянностью, атопией. А пока лишь (звучит почти как апокалипсис) намечен первый полюс коллизии: образцовые мыслительные маршруты contemporary art проложены на территории виртуальной реальности, еще не столкнулись с человеческой, слишком человеческой материей, выставленной напоказ в «Автопортрете»... но дальнейший путь недолог: к слишком человеческому достаточно будет добавить толику человеческого, чтобы оно стало в таком соседстве невыносимым.

Пока же, в последовавшем за «Трудами» «Автопортрете», все слишком очевидно и насквозь человечно. В этом монохромном, монотонном континууме нет ни заумного, ни бредового, все картезиански расчерчено горизонталями бытования тела и вертикалями головных оценок, где предпочтения не складываются ни в какие иерархии. И, естественно, поверхностно, как у почитаемого нашим автором Перека; здесь царит минимализм: никаких красот, эпитетов, метафор — мускулистые, поджатые фразы, экономичные до крайности, с намеком на мрачный юмор в своей структуре. Никаких шпенглеровских третьих измерений или делезовских складок, скорее спрямленная рассудком эфемерная плева влечений и желаний, описанная Лиотаром. Отсутствие стиля, означенный другим его любимцем Роланом Бартом нулевой градус белого письма — кстати, отдаленным аналогом «Автопортрета» может служить книга «Ролан Барт о Ролане Барте»: см., в частности, там главку «Нравится — не нравится». Ну и тогда уж другой возможный аналог: Бодлер: «Мое обнаженное сердце» / Леве: «Мое обнаженное я»[3]- ни в коем случае не в смысле эксгибиционизма: жест Леве как раз и состоит в том, что он смотрит на себя сам, без оглядки на (возможного) зрителя, но ни разу не забывая, что зритель — он сам.

«Автопортрет» с неожиданной легкостью удерживается от всякого самолюбования, на манер дотошной фотографии, серии фотографий; нейтральный текст здесь оказывается медиумом — фотопластинкой, подложкой, на которой через фасеточную линзу разрозненных фраз (только через подобный видоискатель и способно наблюдать за накатывающими на него приливами и отливами unheimlich суверенное cogito) отпечатываются впечатления, рефлексы, образы, воспоминания... Любому читателю-зрителю предоставляется бесконечное множество способов организовать хаос пуантилистических фраз-мазков «Автопортрета», дабы вычитать, высмотреть из этого бес-человечного в своей эгоцентричности хаосмоса складывающиеся в смыслы созвездия: «...мир — отнюдь не связная последовательность событий, а созвездие воспринимаемых вещей» (ЭЛ). (Интересно, что именно пуантилистически решенные, формирующиеся черными на белом или белыми на черном точками портреты Леве вынесены на обложки современных изданий «Автопортрета» и «Трудов»...)

Вырезая... выбирая из подвижного пазла фраз «Автопортрета» подходящие лично тебе фрагменты и мнения, можно составить самые разные уже портреты, уже без авто— сложенные, скомпонованные, сочиненные, примеряемые тобой, лицемерный читатель, лица.

И кто же он, этот Эдуар Леве, проступающий сквозь многогранную призму своего текста,— пижон, циник, психопат, эгоист, сноб, индивидуалист, карьерист, делец, эстет, спекулянт, педант, перфекционист, обжора, буржуа, яппи, мизантроп, извращенец, модник, нарцисс, паникер, параноик, прагматик, насмешник, эксцентрик, тусовщик, экспериментатор, чудак, денди, гедонист, нахал, рационалист, себялюбец, манипулятор, вуайер, скопидом, фотограф, спесивец, софист, ипохондрик, космополит, невротик, сумасброд, выдумщик, сплетник, оригинал, пурист, честолюбец, сухарь, самоубийца?..

Но этого мало: фразы Леве в своей примитивной, животной, что ли, силе оказываются интерактивными — его самонаправленный, рефлексивный текст начинает отражать и читателя, ты вовлекаешься в него и из положения зеркала, в котором приумножается автор, переходишь в состояние примеряющего его изображение к себе, далее уже глядишься на себя в его зеркале. И именно на этом этапе переходишь от вычитывания из текста смыслов к их туда вчитыванию.

Подобные вчитывания можно пытаться полупародийно объярлычить:

• «витгенштейновское»: о том, что Эдуар Леве говорит своими словами, не надо — не пристало —