Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

На это один из солдат только усмехнулся, однако другой буркнул:

– Мы спросим, – и с маху захлопнул дверь.

Профос-маршал согласился потребовать для них пищи, однако исчез на несколько часов, а вернулся вовсе не с тем, чтоб предложить парламентариям завтрак. Вместо этого арестованных членов Палаты общин вновь распихали по каретам и отвезли в Уайтхолл. Здесь пленников тоже не ожидало ничего, кроме холодной нетопленой комнаты, где им пришлось ожидать еще не один час. Генеральный Совет якобы намеревался допросить их, однако Энтони подозревал, что это – всего-навсего тактика проволочек, призванная обнадежить тех, кто полагал, будто одни лишь шумные протесты против незаконного обхождения способны привести офицеров Армии в разум.

Наконец им принесли пережженного вина[39] и морских сухарей. Пленники набросились на еду, точно на королевское угощение, и разошлись с нею по комнате, что твои псы, оберегающие добычу. Энтони подождал, пока остальные не получат своей доли, и вот, наконец, солдат подошел к нему.

– Лорд Энтони, – негромко сказал он, – я послан Ее величеством. Мне приказано попытаться освободить вас.

Энтони заморгал. Солдат был ему незнаком, но это ровным счетом ничего не значило: он просто не мог поверить, что Луна рискнет отправить дивного в Армию – в самую пасть к пуританам.

Но Луна этого и не сделала.

– Бен, – прошептал солдат, украдкой указывая на себя большим пальцем.

В самом деле, зачаровать смертного Луне ничто не препятствовало – просто Энтони подобное прежде в голову не приходило. Он поспешил оглядеться. В их сторону смотрел всего один стражник, но и этого было много. Затягивать разговора нельзя.

– Нас держали в «Аду».

– Знаю.

– Охрана строгая – и здесь, и там. Попросту меня не вытащить. Только расчет. Только политика.

Большего он сказать не осмелился: Бену с кувшином пора было двигаться дальше. Впрочем, Энтони лишь высказал надежду: существует ли способ освободить его, действуя по закону, он не знал. Но любая попытка сделать это более тайным путем привлекла бы слишком уж много внимания – хотя бы внезапностью его исчезновения.

Размышляя об этом, он сидел взаперти вместе с товарищами по несчастью и ждал. Долгое время спустя – солнце давно уж село – явившийся к ним офицер сообщил, что Генеральный Совет слишком занят и до утра их не примет.

– Значит, обратно в «Ад», – проворчал Соам.

Но нет: парламентариев под охраной отряда мушкетеров повели к Стрэнду. С руганью увлекаемый вперед за плечо, Энтони думал: «Ну, хорошо, вот я – в заключении, как и решил. Но что теперь, в этаком положении, делать?»

Разве что говорить – говорить людям правду.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 11 декабря 1648 г.

– Да что он такое делает?! – взорвалась Луна, отшвырнув в сторону стопку исписанных листков.

– Излагает свою позицию, государыня, – отвечал Бенджамин Гипли, благоразумно дождавшись, пока не стихнет шелест разлетевшихся страниц.

– Но какая нам от него теперь польза? Прихвостни Кромвеля так и шныряют повсюду, замышляя против Айртона неизвестно что – по крайней мере, мне это уж точно неизвестно. А почему? А потому, что сэр Энтони Уэйр, вместо того, чтобы мне помогать, решил, видите ли, отправиться в тюрьму!

Разумеется, кричать на Гипли было несправедливо: он делал все, что мог. Однако, сын бондаря, глава ее тайной службы вращался в кругах подмастерьев, поденщиков и докеров с лондонских улиц, а не среди джентри и офицеров, решавших судьбу королевства. Во всем, сих материй касавшемся, ее глазами и ушами был Энтони, ныне сидевший под стражей в «Голове Короля», на одном из двух постоялых дворов, куда перевезли лишенных свободы парламентариев.

Тайком кашлянув, Гипли с поклоном подал Луне тонкую стопку бумажных листов. Луна воззрилась на них с глубочайшим подозрением.

– А это еще что?

– Полезные дела лорда Энтони, – пояснил Гипли. – И не его одного: мне дали понять, что большая часть написана Уильямом Принном. Но Принцу угодно это опубликовать, и чем скорее, тем лучше.

Луна приняла бумаги. На первой странице, поверху, крупным, незнакомым ей почерком было выведено заглавие: «Официальный Протест Членов Палаты Общин, Плененных и в Заточении Содержащихся». Остальное оказалось не столь разборчиво для глаза, но, бегло просмотрев написанное, Луна отметила множество призывов к действиям против Армии, столь тяжко согрешившей противу парламентских вольностей.

– И выйдет ли из этого хоть какой-нибудь толк? – спросила она, скорее, у себя самой.

Не зная, к нему ли она обращается, ответил Гипли лишь после некоторой заминки.

– Возможно, государыня. Что тут еще можно поделать, если не брать в расчет вооруженного налета на «Голову Короля» или похищения Принца при помощи магии дивных, мне неизвестно.

Взбаламутить народ против Армии… да, это вполне могло подействовать. Офицеры ее день ото дня утрачивали поддержку нижних чинов, желавших таких реформ, что повергали в смятение даже Айртона, а простонародье возненавидело их еще до чистки Палаты общин. Разумеется, генерал Ферфакс, герой и любимец Армии нового образца, был отнюдь не дурак и постарался разместить своих солдат на складах и в прочих пустовавших строениях, однако военной оккупации Лондона не могло скрыть ничто. Войска стояли даже в самом Соборе Святого Павла. Говоря откровенно, судьба обителей Всемогущего Луну тревожила мало, но все же, лишенный былого великолепия, сидений для певчих и резной деревянной обшивки, пущенной солдатами на дрова, собор являл собою поистине жалкое зрелище.

Одним словом, противников у Армии имелось в избытке. Не хватало им лишь одного – единства. И если их удастся, пусть ненадолго, сплотить ради общего дела…

По крайней мере, так можно будет освободить Энтони. А Луна нуждалась в этом: иначе со всем остальным ей не справиться.

– Вели переписать разборчиво, – сказала она, возвращая «Официальный Протест» Гипли, – а затем отнеси это леди Уэйр. Протест сей нужно напечатать и распространить наверху: пусть люди о нем узнают. И с Марчмонтом Нидхэмом поговори. На мой вкус, его «Меркуриус Прагматикус»[40] слишком уж склоняется на сторону парламента, но это самая популярная газета в Лондоне, так отчего бы не воспользоваться ею?

Гипли поклонился в ответ.

– А как с лордом Энтони?

Луна стиснула зубы.

– Что ж, передай ему: если он решил оставить себе только голос, пусть применяет его с толком.

Вестминстер, затем Лондон, 25 декабря 1648 г.