Катары - Роже Каратини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
если только он покорится своей матери Церкви,
должен получить приют и милосердную любовь».
Опровержение, высказанное епископом Тулузским Фульком, уличившим во лжи графа Раймонда VI, утверждавшего, будто никогда не знался с еретиками:
«Сеньоры, что сказал вам граф Тулузский?
Что никогда в своей жизни не встречался с неверием?
Но ведь это в его саду выросла дурная трава!
Скосил ли он ее? О, нет: он так о ней заботился,
что она разрослась, заполонив все его земли.
Это с его согласия был укреплен
пик Монсегюр, прибежище еретиков.
Его родная сестра сделалась еретичкой. Когда умер ее муж,
она явилась в Памье, прожила там полных три года
и бесстыдно проповедовала там свое опасное учение.
А сам он — как он поступил с Божьими слугами,
с паломниками-крестоносцами,
преследовавшими изменников?
Он столько их убил в Монже,
что вся земля вокруг стала красной».
Ответ графа де Фуа тем, кто обвинил его в том, что он поддерживал очаг ереси в крепости Монсегюр:
«Пик Монсегюр? У меня нет на этот замок
никаких прав, нет над ним никакой власти:
он мне не принадлежит.
Моя сестра? Зло ее коснулось. Она стала грешницей.
Она, конечно, виновата. Она, но не я, сеньор.
Имела ли она право жить на наших землях?
Да. Я дал клятву умирающему отцу
и был обязан принять брата или сестру,
оказавшихся без крова, дать им
пищу и согреть, если они останутся без средств.
[...]
Теперь епископ [Фульк], смотрите, как ожесточенно
он принижает мою веру! Он этим Бога оскорбляет!
Ему не привыкать, он накропал
столько жалких песен, столько бездарных стишков,
столько строк, хромающих, словно черт на ухабистой дороге!
[Намек на то, что епископ прежде, чем сделаться священнослужителем, был трубадуром.]
Мы думали, что кормим слугу Господа,
но мы, мессиры, всего лишь откормили жонглера.
Он был настоятелем. Его монастырь захирел.
Он его покинул — и, клянусь Богом, свет воссиял!
Затем его избрали епископом Тулузским:
и край тотчас запылал. Адский огонь!
В этом костре уже погибли пятьсот тысяч душ».
Различные высказывания о графе Раймонде VI Тулузском:
«Вокруг папы их собралось около трехсот — клириков,
епископов, кардиналов, архиепископов. Все говорили:
«Можешь ли ты опровергнуть слова твоих сынов,
утверждающих, что Раймонд Тулузский —
безнравственный язычник,
бессердечный развратник, недостойный того,
чтобы править?»
Среди кардиналов встал архидиакон
из Лиона на Роне и сурово сказал им:
«Эти слова, сеньоры, оскорбление Господу!
Вы забыли, что Раймонд взял крест?
Он во всем поступал, как покорный сын.
Клеветать на человека, которого следует поддерживать
и любить отеческой любовью, — какой грех! какой позор!
А вы, епископ Фульк, хотя на миг
подумали о страшном действии ваших наставлений?
Ваши проповеди безжалостны, злы, резки, плохи,
ежедневно причиняют боль
пятистам тысячам душ.
Поклялись ли вы на святых мощах
Во всем помогать Монфору?»
(ПКП, 144-148)
Как мы можем убедиться, читая отчет об этой стадии собора в «Песни о крестовом походе», граф Раймонд VI Тулузский, присутствовавший там в числе вельмож вместе со своим сыном, Раймондом VII Младшим, не снизошел до того, чтобы самому выступить в собственную защиту: он предоставил этот труд своему вассалу, графу Раймонду-Роже де Фуа, который, твердо ступая, медленными шагами приближался к папе Иннокентию III, в то время как «гул разговоров» прелатов, кардиналов, принцев крови постепенно стих, и в настороженной, должно быть, тишине раздался низкий, медлительный голос вассала, которому предстояло защитить права своего сюзерена.
Раймонд-Роже де Фуа начал свою речь с того, что призвал всех пожалеть сына графа Тулузского, которому было тогда всего восемнадцать лет[104] и которого обвинительный приговор, вынесенный отцу, Раймонду VI, лишал земли его предков, отнятой у него в пользу Монфора. Разве его отец не исполнил своих обязательств и не передал в руки папы свои феоды в Тулузе, Монтобане и Провансе ради того, чтобы в Лангедоке наконец воцарился мир? И что с ними стало? Его земли были отданы Монфору, этому «жестокому человеку, который повсюду сеет смерть и муки, грабит, угнетает, убивает, опустошает, уничтожает без жалости все живое там, где пройдет» (ПКП, 144). И это еще не все: сам граф де Фуа, положившись на обещание папы, отдал собственный замок папскому легату, кардиналу Пьеру де Беневану, одновременно с тем, как покорился Церкви[105], сдал «с хлебом, вином, дичью, зерном и родниками с чистой водой», однако кардинал ему замка не вернул.
«Если мой замок не будет мне возвращен, — заключил граф, — кто же отныне сможет доверять данному слову?»
Папа Иннокентий III повернулся к своему легату, кардиналу де Беневану — ему не надо было ждать вопроса, ибо, как говорится в «Песни о крестовом походе», ответ был уже у него на устах, — и тот произнес: «Граф говорит правду, святой отец. Он передал мне свои владения, и я доверил их мессиру настоятелю Сен-Тьерри, который у меня на глазах впустил туда наших людей».
Упомянутые люди были попросту рыцарями-крестоносцами Монфора, на которых граф де Фуа намерен был излить горечь и злость:
«[...] Эти злые разбойники,
эти бездельники-крестоносцы, пожелавшие все у меня отнять,
все это правда; те, кого я встречал,
никогда этого не забудут: все они хромые, безрукие, слепые,
если не умерли. И я жалею об одном:
что позволил сбежать трусам из этой шайки».