Перстень Григория Распутина - Юлия Алейникова

Родион вытянул ногу, размотал бинты, жгут, осмотрел рану. К счастью, ничего серьезного, кость не задета, да и крупные сосуды не повреждены. И жгут снял вовремя, попозже бы – и мог начаться некроз тканей. Родион с помощью Бориса обработал рану, наложил повязку.

– Ну, вот, – вздохнул он, прислушиваясь к гремящим где-то справа, вдалеке выстрелам. – У меня где-то фляжка была. Давай по глотку.

Во фляжке только на два глотка и оставалось.

– Ну, так что, Борис, как ты? Ты же, как съехал из нашего дома в тридцать восьмом, мы, считай, больше и не виделись, а ведь обещал приходить, – укорил друга Родион. – Как живешь, Боря, как мама?

– Да живу. А навещать? Знаешь, собирался, честное слово, а вот как-то все не выходило, а потом вроде как и стыдно стало, – смущенно пояснил Борис. – Отчим человек порядочный оказался, хороший, матери с ним повезло. Он на Кировском заводе мастером работает, ну да я тебе говорил. Они с матерью в Ленинграде остались, не удалось их в эвакуацию вывезти, не успел. И сейчас никак. Но живы, – твердо проговорил Борис.

– Ну а ты сам? Как живешь? Институт окончил?

– Окончил. И в аспирантуру поступил.

– Вот молодец! – искренне обрадовался Родион. – Да, впрочем, ты у нас всегда настырный был, усидчивый. Профессором станешь!

– Да. Спасибо отчиму, усыновил, на свою фамилию записал, анкету подчистил. Если бы не он, может, и в институт бы не взяли, а так я в порядке, – кривовато улыбнулся Борис.

– А жена? Женат же? – тормошил его Родион.

– Женат. Жена хорошая, с родителями ее живем, хорошие люди.

– Ну, ты не скромничай! – толкнул его в бок Родион. – Симка Яблочков, он в твоем институте учился, рассказывал, что ты на дочке заведующего кафедрой женился. Весь институт гудел, не могли понять, как это ты смог такую красавицу и модницу под венец свести, – по-дружески поддел приятеля Родион.

– Сплетники! Тьфу. Комсомольцы еще называются, – сердито заметил Борис.

– Что-то ты, Борис, больно серьезен стал. Я ж пошутил. Любовь – дело такое, – пожал плечами Родион. – Я вот тоже за одной девчонкой на старших курсах ухаживал, – мечтательно заметил он, – славная такая, спортсменка, в театре нашем студенческом играла… Года на два младше меня. Думал, вот поступлю на работу, может, женюсь.

– А где она сейчас?

– Не знаю. А как ты здесь оказался? Из эшелона, что ли? – встряхиваясь и потягиваясь, спросил Родион.

– Ну да. Ехал вот первой партией с институтом в Пятигорск, готовить место для размещения, жилье для сотрудников, а тут обстрел. Думали, уже все, раз из города вырвались, дело в шляпе, а тут такое.

– А что же ты не на фронте? – впервые сообразил спросить Родион.

– Бронь у меня. Понимаешь? Бронь. Я в военмехе серьезными стратегическими разработками занимаюсь. Не пустили меня, – нехотя, чуть раздраженно пояснил Борис. – Уж сколько раз просился. Без толку.

– Ну, раз не пускают, значит, ты в тылу нужнее. Не горюй, Борис. Работы всем хватит, да и в городе сейчас тот же фронт. А вот нам с тобой пора бы и подумать, как выбираться станем, – проговорил он уже совсем другим тоном, тревожно вглядываясь в окружившую их ночную тьму. – Слышишь что-нибудь?

– Голоса какие-то. Только не поймешь, наши или нет. Выстрелы. Левее, кажется, со стороны поля, – проговорил Борис, сдвигая ушанку на затылок.

– Нет, не левее, а в кольцо нас берут, видно, наших отбросили, сейчас собираются лес прочесывать. Неужели железную дорогу не удержим?! Обещали же подкрепление прислать! – с досадой выдохнул Родион. – Вот что, Борис, нам бы с тобой до утра не попасться, а там наши части подтянутся. Глядишь, к своим и проберемся. Давай-ка двигать отсюда. Пока не накрыли.

– А нога как?

– Нормально нога, сейчас палку выломаем какую-нибудь покрепче, доковыляю, – с трудом поднимаясь на ноги, пообещал Родион.

Всю ночь они слонялись по лесу, проваливаясь в подмерзшие болотца, пробираясь сквозь хрупкий заледеневший кустарник, прячась за стволами, шарахаясь то вправо, то влево от коротких выстрелов, криков, непонятных шорохов, наполняющих лес.

– Все, Родька, не могу, – приваливаясь к темному ледяному стволу, проговорил Борис. – Нет моих сил. Привал. Да и ты весь синюшный, посмотрел бы.

– Да? А если накроют, тогда как?

– Да брось, зароемся и отсидимся. Тебе же лучше будет. А?

– Не знаю, – покачал головой Родион, сползая на снег. Сил не было и у него. – Нам бы деревушку какую найти. Отсиделись бы, – мечтательно проговорил он.

– Вот дождемся рассвета. А там, глядишь, и выйдем куда-нибудь. А? Немцев мы далеко в стороне оставили, ну что зря мотаться, только из сил выбьемся?

– Ладно. Только давай спать по очереди, а то накроет нас с тобой, попадемся, как котята, – проворчал заплетающимся языком Родион.

– Конечно. Спи первый, вон бледный как смерть, нога болит? – устраивая Родиона поудобнее, бормотал Борис, пристраиваясь рядом, расправляя мокрые длинные полы пальто. – Тяжелое, зараза, надо было ватник одевать, а все Нинка: неловко, неудобно, неприлично. Глупая.

– Родька! Родька проснись! Родька! – Борис, настороженный, встревоженный, тряс товарища за плечо, испуганно оглядываясь по сторонам, словно надеялся разглядеть за темными стволами крадущуюся опасность. – Родион, уходить надо, кажись, немцы в наступление пошли, Родька! Слышишь, как ухает?

– Что? Я… Борька? Что? Немцы?

– Да, да, поднимайся. – Борис, закинув за плечи автомат и винтовку, изо всех сил тянул Родиона, пытаясь поставить на ноги. – Как нога, сможешь идти? Слушай, что-то ты весь красный какой-то и губы посинели.

– Ерунда. Жар начался. До наших бы добраться, и там уж оклемаюсь. – Обретя равновесие и взяв в руки палку, он наконец прислушался. – Может, и впрямь наступление, надо нам с тобой двигаться скорее.

Но идти по глубокому снегу с раненой ногой было ох как непросто, они еле передвигались, Борис почти что тащил Родиона на себе, путаясь в своем тяжелом пальто, то и дело поправляя сползающую на глаза ушанку. А лес уже наполнился шумом, где-то шла артподготовка, громыхали взрывы, слышались короткие очереди, резкие лающие окрики, гомон голосов.

– Борька, – пыхтя и отдуваясь, проговорил Родион, едва передвигая раненую ногу. – Ты вот что. Ты, если немцы совсем близко подойдут, оставляй мне автомат, а сам беги, я прикрою.

– Родька…

– Помолчи, незачем нам двоим погибать. Глупость, – оборвал его Родион. – И не волнуйся, без лишней надобности я и сам геройствовать не буду. Но если что, – тон его изменился, – оставишь автомат и уйдешь. Понял?

– Нет.

– Уйдешь! А теперь давай двигаться.

Ночь как-то незаметно растаяла, растворилась в пасмурном предрассветном сумраке, а они все брели по лесу, и звуки боя становились все ближе, наступали им на пятки.