Возлюбленная виконта - Луиза Аллен

— Тут есть семейный склеп, — тихо сообщил он, кивнув в сторону, где над высоким отгороженным местом виднелось несколько витиевато украшенных памятников. Белла не повернула голову.

Мистер Фэншоу хорошо прочитал проповедь, которая позволила Белле сосредоточиться на молитве и не думать о том, как она последний раз присутствовала на церковной службе отца. В конце службы появился служитель, открыл дверцу ее скамьи и возглавил шествие членов семьи Хэдли между рядами, картинно размахивая длинным посохом с серебряным набалдашником. Белла едва сдерживала смех при мысли о том, что она, простая мисс Шелли, удостаивается такого внимания, но вовремя сдержалась и успела поздороваться с викарием, стоявшим у двери.

— Не знаю, позволительно ли мне встретиться с миссис Фэншоу и узнать, в чем больше всего нуждается церковный приход, — сказала она.

— Как вы внимательны! Моя жена будет в восторге. Знаете, мы способны сделать многое. Леди Хэдли, уверен, вы окажете весьма благотворное влияние на приход. — Он улыбнулся и перешел к другому прихожанину.

— Хотите посетить семейную часовню, пока мы здесь? — спросил Даниэль. Видно, он принял молчание Беллы за согласие и провел к боковому проходу в церковь. — Мы пришли. — Он жестом указал туда, где большая плита на полу была обведена свежим известковым раствором. — Это вход в семейный склеп.

Белла глубоко вздохнула, чтобы лучше скрыть чувства.

— Вы знаете, где будет мемориальная доска? — спросила она, читая нелатинские надписи, которые удалось разобрать. Здесь с 1707 года стоял вычурный памятник виконту того далекого времени, в форме римского генерала, которая странно контрастировала с его алонжевым париком и надгробием четырнадцатого века с изображением Кэлна и его жены. Рядом — гончая, супруга и декоративная собачонка супруги.

— Там, где установлена доска, рядом с памятниками его родителям. — Даниэль указал на голую стену с прямоугольной крашеной деревянной доской. Подойдя ближе, Белла заметила, что на ней изображен герб.

Оказавшись здесь, она удивилась тому, что не испытывает почти никаких чувств. А ведь думала, что этот человек любил ее, пусть напрасно растратил свою жизнь, причинил боль многим, предал свой долг и тех, кто доверял ему, и покинул этот мир. Оплакивал его лишь Эллиотт, которого он с презрением отверг. «Бедняга, — подумала Белла, удивившись, что жалость взяла верх над обидой и гневом, тлевшими в ее душе. — Такой самонадеянный, гордый, неужели ты не понял, что твой брат стоит шестерых таких, как ты? Почему я не встретила Эллиотта Кэлна с самого начала и не влюбилась в него? Может быть, я все-таки влюбилась в него?»

Эта мысль пришла неожиданно, столь внезапно, что Белла затаила дыхание и тяжело опустилась на ближайшую скамью.

— Белла? — Даниэль тоже сел. — Что-нибудь случилось?

— Я вспомнила маму, — соврала она. — Не знаю, где она похоронена. Хотелось бы положить цветы на ее могилу, навещать время от времени. — Выдумка вызвала угрызения совести. «Прости меня, мама, — мысленно произнесла она. — Я ведь должна была что-то сказать в ответ».

— Но вы ведь думаете о ней, — заметил Даниэль. — А это самое главное.

— Да, вы правы, она живет в моем сердце. — Белла достала носовой платок, замечательное произведение из швейцарских кружев, которое для нее выбрал Эллиотт, когда она покупала ридикюль. Поднесла к глазам, делая вид, будто плачет.

«Неужели я люблю его?» Слишком трудно примириться с такой мыслью, ведь рядом Даниэль, которому вдруг изменила привычная тактичность.

— Извините, я такая плакса. — Белла улыбнулась. — Мне кажется, все памятники выглядят красиво на фоне серого камня. Вы отобедаете у нас?

— Если я вам не помешаю. — Даниэль отвел ее к экипажу и поехал следом за ней. Белла не успела произнести вежливое приглашение, как тут же пожалела об этом.

Вместо простого обеда на террасе, в размышлениях о своих подлинных чувствах к мужу, придется сидеть в маленькой столовой, вести беседу, пока за ними будет ухаживать Хенлоу и какой-нибудь лакей. Она лишь надеялась, что Эллиотт успеет вернуться к этому времени.

Эллиотт изучал записи каменщика. Он почти не сомневался, что тот прав. Если сделать плиту памятника чуть уже и выше, а верхние углы заменить венком, он будет больше гармонировать с памятником у могилы родителей. Придется еще раз взглянуть на часовню, и нужно возвращаться домой к Арабелле, успокоить ее относительно епископа, сообщить новость о муже ее сестры.

Эллиотту хотелось узнать, как чувствует себя Белла, он надеялся, что та пошлет за доктором, если вдруг почувствует недомогание. Когда экипаж подъехал к церкви, захотелось узнать, вспоминает ли она его.

Он шагал между рядами скамей, держа шляпу в одной руке, записи в другой, заглянул в часовню Кэлнов, положил шляпу на скамью и стал разглядывать стену. Да, придется написать, чтобы произвели изменения. Тут Эллиотт заметил кусочек чего-то белого рядом со своей ногой. Наклонился и поднял.

Это был тот самый новый, очень красивый платок, вышитый лилиями, который он подарил Арабелле в Вустере. Значит, она уже была здесь.

Среди его предков, вынашивая ребенка, который вполне мог продолжить род. Эллиотту казалось, что ей хочется родить мальчика. Естественное желание любой титулованной жены. Она ждала наследника, ей вряд ли приходило в голову, что муж потерял честь и даже думать не хочет о том, что может держать на руках сына его брата.

«Надеюсь, здесь она нашла умиротворение», — подумал Эллиотт, взял шляпу и вышел из церкви. За ним шумно закрылась тяжелая дверь. Он ведь не нашел здесь умиротворения.

— Я пойду пешком, — бросил он кучеру. — Сообщите ее светлости, что я вернусь после обеда. — Он направился в сторону городка, прежде чем кучер успел ответить. Ему хотелось не светского обеда в обществе жены, а напиться и подраться с кем-нибудь.

— Неплохо, если кто-то ударил бы меня, — сердито произнес Эллиотт, перепрыгивая через забор на тропинку. Драка пришлась бы очень кстати. Он чувствовал себя так, будто его предали, что глупо и нелогично. Хорошо бы накричать на Арабеллу, отчитать за ее поведение, за беременность. Подобных желаний у него не возникало, когда она рассказала ему все. Он испытывал лишь гнев к Рейфу и жалость к ней.

Но тогда Эллиотт не воспринимал ребенка реально. Теперь же увидел изменения, произошедшие в Арабелле, услышал мнение врача, узнал, что она желает устроить детскую, обновить колыбель для сына Рейфа.

Эллиотт добрался до деревенского пруда и подбросил ногой камень. Тот влетел в пруд. Три утки и лысуха, испугавшись, выпорхнули на берег. Два мальчика, улизнувшие от зорких очей матерей, подняли головы. Они приспосабливали удочку из согнутой палки и булавки, на которой болтался извивающийся червяк. Решив, что Эллиотт не представляет угрозы, занялись прежним делом.

Эллиотт уселся на бревно, не обращая внимания на свои элегантные панталоны в обтяжку, и стал наблюдать за ними. Решил, что этим бездельникам около шести лет. Те были грязные, в лохмотьях, с редкими зубами и забыли обо всем, увлекшись своими проделками. Эллиотту нужен такой сын, его сын. Тогда они ходили бы вместе на рыбалку. Он научил бы его скакать на лошади, стрелять и обрабатывать землю. Нужен сын с карими глазами Арабеллы и темно-медовыми волосами отца.