Жди меня… - Андрей Воронин

- Тише, болван, она идет! В кресло! И уберите это постное выражение лица! Улыбайтесь!

Пан Кшиштоф послушно опустился в кресло у камина. Лакассань сунул ему в руку свой бокал, долил его доверху вином и едва успел юркнуть в другое кресло, как вошла княжна.

Мужчины встали. Мария Андреевна действительно успела переодеться и привести в порядок прическу. На ней было простое домашнее платье черного цвета - в знак траура по деду, надо полагать, - которое выгодно подчеркивало ее тоненькую стройную фигуру и оттеняло здоровый цвет молодой кожи. Княжна была прелестна, хотя румянец все еще не до конца вернулся на ее щеки, а уголки губ предательски подрагивали. Глаза ее блестели лихорадочным блеском, а тонкие пальцы рук комкали концы наброшенной на плечи черной шали.

- Садитесь, господа, - негромко сказала княжна. Голос ее звучал ровно, но было хорошо заметно, что это стоило ей немалых усилий. - Давайте обойдемся без церемоний. Вы уже познакомились? Надеюсь, вы простите меня за некоторые отступления от этикета, которые я себе невольно позволила...

- Что вы, сударыня! Как можно! - наперебой воскликнули Огинский и Лакассань, продолжая стоять несмотря на предложение княжны.

Лакассань придвинул Марии Андреевне кресло, и она, благодарно кивнув, уселась, продолжая терзать свою шаль. Лишь после этого мужчины вновь заняли свои места.

- Мария Андреевна, - произнес пан Кшиштоф своим хорошо поставленным актерским баритоном, - я не могу подобрать слова, чтобы выразить радость, которую испытал, увидев вас живой и здоровой. Это такое невероятное счастье! Ведь я вас, признаться, давно похоронил. Езус-Мария, какая неожиданная и радостная встреча!

Лакассань наградил его за это одобрительным взглядом. Он больше не испытывал волнения - ему было интересно, как его напарник будет выворачиваться из этой ситуации. Виктор Лакассань, в отличие от Огинского, редко чего-нибудь боялся. Теперь же, по его мнению, бояться было и вовсе нечего. Княжна была у них в руках, и в самом крайнем случае ее можно было бы просто убить. На дворе стояла ненастная осенняя ночь; расследование, а точнее, тот цирк уродов, который в этой глуши именовался расследованием, могло бы начаться не раньше утра, а до утра они успели бы уже очень далеко уехать...

- Признаться, - сказала княжна, - я тоже вас похоронила... Более того, вы покинули меня при столь странных обстоятельствах...

Ну, конечно, подумал Лакассань. Конечно, он наверняка покинул ее при весьма странных обстоятельствах. Например, украл что-нибудь и сбежал, пока она спала. Готов спорить на что угодно, что так оно и было. И после этого он жалуется на судьбу! Жалкий недоумок, трус, неудачник...

- О! - поспешно перебил княжну Огинский. - Я все могу объяснить. Я часто представлял себе потом, как все это должно было выглядеть в ваших глазах, когда вы проснулись и не обнаружили ни меня, ни иконы...

- Ни слова об иконе, - быстро и твердо сказала княжна, бросив короткий взгляд в сторону Лакассаня.

Так и есть, подумал Лакассань. Украл и смылся. Вот идиот! А девчонка умна. И характер у нее - кремень. А главное и, пожалуй, самое неприятное это то, что, несмотря на все мои ухищрения, до конца она мне все-таки не доверяет.

- Простите, принцесса, - привстав, вмешался он, - но мне кажется, что я здесь лишний.

- Останьтесь, господин Мерсье, - приказала княжна, и француз послушно опустился в кресло, поскольку это были именно те слова, которых он ожидал от хозяйки. - Итак, - продолжала княжна, обернувшись к Огинскому, - я готова вас выслушать, пан Кшиштоф.

Огинский вдруг перестал бояться. Его охватило глухое раздражение. Какого черта! Кто она такая, эта девчонка, чтобы говорить с ним в подобном тоне? Пусть скажет спасибо, что он тогда пощадил ее. Мог ведь, между прочим, просто зарубить саблей, благо место было глухое и безлюдное... Надо, надо было зарубить! А теперь, извольте видеть, приходится снова изворачиваться, как будто перед ним не этот ребенок, а председатель военного трибунала!

- Да говорить-то, собственно, нечего, - с небрежностью, удивившей его самого, заявил пан Кшиштоф. - Посреди ночи я проснулся от шума и увидел, что какой-то оборванец уводит наших лошадей. Я вскочил и бросился за ним в погоню. Вы при этом даже не проснулись. Тот негодяй заманил меня в засаду. Эта отметина, - он осторожно постучал согнутым пальцем по черной шелковой повязке у себя на лбу, - оттуда. Я лишился чувств, а когда пришел в себя и разыскал место нашей стоянки, вас там уже не было. Вот, собственно, и все, если, конечно, вас не интересует история моих блужданий по лесам и болотам с проломленным черепом, без лошади и без маковой росинки во рту.

Браво, подумал Лакассань и посмотрел на княжну. Княжна, судя по ее виду, смягчилась, и не только смягчилась, но и была основательно смущена. Последняя фраза Огинского была сказана тоном сдерживаемой из последних сил обиды, и чувствительное сердце княжны, похоже, было сильно уязвлено. На щеках ее проступил пунцовый румянец, а глаза растерянно и виновато опустились. Браво, снова подумал Лакассань. Молодец, поляк! Вот что значит выдержка и самообладание. Держу пари, сейчас она начнет просить прощения за то, что ее ограбили и бросили в лесу. Ну, мысленно обратился он к княжне, давай, начинай!

- Пан Кшиштоф, - дрожащим от волнения голосом сказала княжна Мария, я прошу у вас прощения за ту обиду, которую невольно нанесла вам, высказав свои подозрения. Надеюсь, вы не станете держать на меня зла. Мы столько пережили вместе, что мне до слез жалко было бы снова потерять вас - теперь, когда мы так неожиданно и счастливо встретились. Еще раз прошу меня простить. И еще я хочу, чтобы вы знали: дело, которое мы тогда начали вместе с вами и вашим кузеном Вацлавом, закончилось вполне успешно.

- Вам не за что просить у меня прощения, сударыня, - с хорошо разыгранной горячностью воскликнул Огинский. - Я рад, что вы живы и здоровы и что тягостное недоразумение, которое чуть было не возникло между нами, столь счастливо разрешилось. Забудем об этом. Я ваш друг, на которого вы можете рассчитывать при любых обстоятельствах.

Лакассань спрятал насмешливую улыбку в бокале с вином. В его глазах Огинский был дешевым клоуном, но княжна, похоже, приняла его дурацкие ужимки за чистую монету, что лишний раз доказывало правоту Лакассаня: девчонка не представляла опасности, ею можно было вертеть как угодно.

- Расскажите мне, как вы жили все это время, - попросила княжна.

- О, в этом нет ничего любопытного, - принимая более вольную позу, ответил Огинский. - В Бородинском сражении меня контузило той же гранатой, которой был ранен князь Багратион. Мы, представьте, как раз в это время беседовали с князем, к которому я был послан генералом Ермоловым...

Лакассань встал.

- Куда вы, Эжен? - повернулась к нему Мария Андреевна.

- Пойду распоряжусь, чтобы принесли шампанского, - ответил Лакассань. - Мне кажется, я только что стал свидетелем события, которое следует отметить. Чудны дела твои, господи, - вполголоса добавил он, когда дверь гостиной закрылась у него за спиной.