Приятель - Дэвид МакГроги

– Они понимают, что бояться им нечего, – кивнула Пэм. Она говорила громко, чтобы перекричать петушиные вопли. – Им просто нужно все это переварить.

Минуту мы помолчали, потом я заговорил снова:

– Я действительно надеялся, что наша помолвка вызовет слезы в женской части коллектива, хотя не думал, что такие горькие.

Пэм вежливо засмеялась шутке и вышла из комнаты – убедить дочек в том, что знакомая им жизнь вовсе не заканчивается. Я тоже вышел из дома и поел немного в китайском ресторанчике. Когда я вернулся, мы вчетвером совершенно нормально поужинали за столом в кухне, хотя я не уверен, что Пэм было удобно есть овощное рагу, завернутое в листья салата, одновременно обнимая сидящих у нее на коленях дочурок.

В процессе поисков нового дома я многое узнал о жизни – во всяком случае, о том, как ее понимают в пригородах. Узнал, что такое «грязная комната» – там нет никакой грязи, зато стоит стиральная машина и сушилка, есть раковины и иногда уютные маленькие кладовки. Такие, чтобы игроки «Бостон Брюинз»[42]могли без шума приехать сюда и им было где разместить свое снаряжение. Узнал я и то, что жители пригородов любят устраивать у себя в подвалах шикарные домашние кинотеатры и наполненные всевозможными тренажерами фитнес-залы, причем вид у этих тренажеров такой, что невозможно представить, как они проходят в двери. Когда я был ребенком, у нас в подвале стоял стол для пинг-понга, заставленный всякими ящиками, и, на мой взгляд, все было просто отлично.

– А это что? – спросил я, когда мы осматривали дом, который мне не понравился еще до того, как мы вошли внутрь. Я задал этот вопрос, потянув на себя застекленную дверь, за которой находилась выложенная плиткой комната со скамейкой.

– Это сауна, – объяснил любезный представитель агентства таким тоном, который ясно показывал, что он считает меня умственно отсталой личностью. Когда я покупал себе квартиру площадью восемьсот квадратных футов[43], в которой прожил потом больше десяти лет, я чувствовал, что действительно добился в жизни успеха, потому что там была посудомоечная машина, которая чаще всего работала, – надо было только посильнее хлопнуть дверцей и так же сильно крутануть рычаг.

Узнал я и о том, что душ мало чего стоит, если у него всего одна насадка – в большинстве рассмотренных случаев их было несколько. Узнал, что площадь участка играет немалую роль, хотя почему, я так до конца и не понял: ведь чем больше участок, тем больше работы он требует. Узнал также, что давным-давно никто не открывает двери гаража вручную – правда, этому меня как будто бы уже научила Пэм.

Я успел привыкнуть к факту: всякий агент по торговле недвижимостью свято верит в то, что любой дом, который он (или она) вам показывает, будет продан уже через полчаса. Если вы не ухватитесь за него сразу же, то безвозвратно потеряете шанс совершить самую лучшую в своей жизни сделку. Дом при этом может безуспешно продаваться уже добрых три года, из него, возможно, выпали кирпичи, а из разбитых окон второго этажа вам машут лапами обнаглевшие еноты. Неважно – это первоклассный дом, требующий совсем небольшого ремонта; экономика пошла на подъем, и для покупки именно сегодня – самый что ни на есть подходящий день.

Выяснил я и то, что мне большинство домов в пригородах не нравится. Все эти башенки и крутые крыши, пилястры и колонны производили на меня немного гнетущее впечатление. Похоже было, что эти дома стоят где-то в Шварцвальде[44]или в Альпах, а вовсе не порождены фантазией очередного безумного архитектора в двадцати милях к западу от Бостона. К большой досаде Пэм, я то и дело спрашивал у нее, что случилось с добрым старым колониальным стилем, где двери находились по центру фасада. Неужели это больше никому не нравится? А может, просто в моей голове что-то перепуталось из-за того, что меня занесло так далеко от ресторанов с четырьмя звездочками и станций метро? Но всякий раз, когда мы входили в очередной дом, меня немало беспокоило и нечто другое: я бродил по пустым комнатам и начинал понимать, что становлюсь похожим на своего отца, хотя сам ничьим отцом так и не стал. Иными словами, я увидел, что отказываюсь от того, о чем мечтал в юности, ради стандартного американского показателя жизненного успеха: любовь, детишки, дом в пригороде, выезды на пикники. Возможно – даже скорее всего – ничего плохого в этом нет, таков естественный порядок вещей. Но меня раздражало, что я перепрыгнул (может быть, просто упустил) целый ряд необходимых на этом пути ступенек. Жена никогда не сообщала мне о своей беременности. Я никогда не видел новорожденного младенца. Мне не приходилось ютиться в квартире вместе с подрастающим ребенком и едва начавшим ходить еще одним малышом, что заставило бы меня стремиться в пригород, где в доме больше свободного места. Мне не приходилось переезжать туда, где есть хорошие школы, в этом не было нужды.

Нет, я просто влюбился в хорошую женщину, обитающую в таком месте, которое мне представлялось чуть ли не заграницей. Я бродил по дому, который мы могли купить, и думал о том, чего он потребует, и о том, какой в этом заложен смысл.

– Тебе этот дом не нравится, – раз за разом говорила мне Пэм, когда мы оказывались в семейной гостиной с потолками как в кафедральном соборе, разглядывали на кухне разделочные столы из камня, гадали, сколько лет здесь уже простояли стиральная машина и сушилка.

– Да, не то чтобы очень, – отвечал я. Они все казались мне неподходящими, а Пэм на меня не давила.

Все это происходило уже столько раз, что мне становилось даже неловко. Чтобы не перечислять всего того, что может меня не устроить, я предложил руководствоваться одним четким критерием, который поможет сдвинуть дело с мертвой точки. Соглашаясь на переезд в пригород, я ставил только одно непременное условие: дом, который мы купим, должен стоять у дороги, которая куда-нибудь ведет. Уж извините, но эта мысль была блестящей. Она позволяла исключить уединенные тупики. Она ставила жирный красный крест на обособленных райончиках, говорящие названия которых вырезаны на каменных стелах при въезде: «Плакучие ивы» или «Фермы у ручья». Такие места вселяют в меня непреодолимый страх: все, что бы ни происходило в доме, становится известно соседям, которые осуждающе поглядывают на заросшие сорняками лужайки и изводят тебя бесконечными разговорами о подвигах юного Тайлера на футбольном поле. Не то чтобы я гордился своими страхами и огорчениями, однако мне нужно было ими с кем-то поделиться, а Пэм терпеливо выслушивала, как горько я сокрушаюсь по поводу того, что вынужден расстаться с городской жизнью.

И вот мы наконец нашли. Это был новехонький дом из красного кирпича, построенный в стиле старой фермы, с навесом над крыльцом, со множеством окон, с большой семейной гостиной, где имелся камин, облицованный камнем. Другого такого дома мы не встречали. И до нас в нем никто еще не жил. Здесь не было медиа-зала, не было двухэтажной гостиной, не было узенькой лесенки на второй этаж, не было окон, защищенных специальными системами безопасности. Стоял дом на главной, но довольно тихой улице. Он очень подходил Пэм, а раз так, то вполне подойдет и мне.