Райское место - Франсуаза Бурден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему Малика так быстро сдала?
– Она уже немолода, – со вздохом ответил Лоренцо.
Малика была одним из первых животных, которых он принял в своем зоопарке. Она буквально зачаровывала посетителей своими великолепными зелеными глазами, ленивой кошачьей поступью, угрожающим рычанием. Но в последнее время ее стали донимать болезни, и, несмотря на заботы Доротеи и других ветеринаров, она перестала есть.
– Смотри, как она похудела, – заметила Жюли. – В ней сидит какая-то инфекция, и она развилась, как только ей перестали давать антибиотики; вот и шерсть у нее совсем поблекла… Ты думаешь, ее можно спасти?
– Не уверен, что мы должны это делать.
– А сколько ей лет? Четырнадцать?
– Пятнадцать. На воле она давно бы уже погибла. А у нас могла бы прожить еще пару-тройку лет.
Это «могла бы» ясно говорило о намерениях Лоренцо. Он не позволял животным мучиться понапрасну, если не мог их вылечить. Бросив взгляд на часы, он снова взялся за стетоскоп и через минуту констатировал.
– Никакого улучшения.
Они подождали еще немного, с грустью чувствуя свое бессилие.
– В принципе, мне следовало бы вколоть ей антидот, чтобы разбудить, – ничего другого я для нее сделать не могу. Хотя…
И он поднял глаза на Марка, словно ждал от него совета. Но тот прошептал:
– Она безнадежна.
Тогда он повернулся к Доротее, которая стояла рядом, со слезами на глазах. Поняв, что Лоренцо ждет ее решения, молодая женщина наконец прошептала сорванным голосом:
– Если нет никакой надежды на улучшение, делайте, как считаете нужным.
Лоренцо положил руку на голову пантеры и начал тихонько, почти нежно гладить ее.
– С тех пор, как ты приехала сюда, красавица моя, ты приносила мне удачу. Ты была моей гордостью, люди приезжали специально, чтобы полюбоваться тобой. И сегодня я не хочу обрекать тебя на медленную агонию, не хочу, чтобы ты еле ползала, чтобы ты страдала, и у меня нет другого выхода, чтобы спасти тебя. Если бы ты знала, как мне жаль!
Он говорил тихо, почти неслышно, только для себя самого и умирающего зверя.
– Мы с тобой проделали вместе длинный путь, не правда ли? Надеюсь, ты не была здесь слишком несчастна, хотя и оказалась так далеко от своей родины…
Он жестом попросил Жюли еще раз проверить сердечный ритм Малики. Та несколько раз переставляла стетоскоп с места на место на груди пантеры, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию, и наконец прошептала:
– Она умирает.
– Знаю. Я это чувствую, – откликнулся Лоренцо.
Он продолжал медленно гладить голову Малики, смотреть на ее слабо вздымавшиеся бока. Через минуту, показавшуюся им вечностью, Лоренцо сказал: «Кончено». Доротея разрыдалась и выбежала из вольера.
– Черт подери! – выругался Марк и, отступив к перегородке, свирепо ударил в нее кулаком.
Жюли и Лоренцо, все еще стоявшие на коленях по обе стороны умершей пантеры, обменялись долгим пристальным взглядом. Одинаково потрясенные, они понимали друг друга без слов.
– Тебе даже не пришлось ее усыплять, – прошептала Жюли.
– Ей хватило анестезии, чтобы умереть.
– Без страданий.
– Да.
Они не отрывали глаз друг от друга, каждый искал утешения в другом, забыв о присутствии Марка. Пережитое потрясение сближало, объединяло их.
– Нужно прибрать, – сказал Марк.
Жюли и Лоренцо с трудом поднялись, у них затекли ноги от долгого стояния на коленях. Ветеринары, конечно, оповещенные Доротеей, собрались в аллее, возле вольера. Они давно знали процедуру, которая следовала за смертью зверя, – нужно было унести труп, вычистить и дезинфицировать вольер, – и уж конечно, не позволили бы никому другому выполнять эту скорбную работу.
Выйдя на улицу, Лоренцо сообщил Жюли о приезде родителей.
– Если хочешь их повидать, они, наверно, сейчас где-то около шале – им очень хотелось их осмотреть. Особенно маме.
Иллюзия развеялась; теперь они снова были просто друзьями, однако оба они отчетливо сознавали, что миг назад их снова неодолимо потянуло друг к другу. Стараясь избежать возникшей неловкости, Лоренцо заговорил о том, кем заменить Малику, одинокую, как все пантеры, – теперь ее вольер был пуст.
– Я получил предложение от одного австрийского зоопарка, у них есть черный ягуар, молодой самец. Они боятся кровосмешения, в случае если он даст потомство. Я пока еще не ответил им, но теперь, наверно, соглашусь. Что ты об этом думаешь?
– Он, наверно, очень большой?
– Уже сейчас весит девяносто килограммов. Его зовут Томагавк.
– А ему хватит здесь места?
– Можно расширить загон с южной стороны, там есть участок, который мы пока не использовали.
– В таком случае пусть приезжает, мы будем рады!
– И больше всех – Доротея. Завтра я с ней об этом поговорю. А сегодня ее лучше не трогать.
Добравшись до шале, Лоренцо с неудовольствием констатировал, что Сесиль не только не ушла, но, кажется, успела окончательно покорить и Мод, и Ксавье.
– Сесиль сделала нам замечательное предложение! – воскликнула Мод, рассеянно поздоровавшись с Жюли. – Поскольку зоопарк открывается только послезавтра, мы, наверное, сможем переночевать в одном из этих очаровательных домиков? Таким образом, мы вас не стесним, а сами будем воображать, будто живем в джунглях! Не бойся, я потом оставлю шале в идеальном порядке.
Из всего этого Лоренцо услышал только четыре слова – «мы вас не стесним», – которые окончательно привязывали его к Сесиль.
– Ну ладно… Если тебе так хочется…
– Вот это и станет хорошей проверкой шале! – восторженно объявила Сесиль.
– Если только вы будете соблюдать правила безопасности – вон там все они перечислены. – И Лоренцо указал на плакат, висевший на самом виду, рядом с широким окном. Ксавье взглянул на плакат и пожал плечами.
– Ничего сложного, – насмешливо объявил он.
– Действительно, ничего, но их необходимо соблюдать, – вмешалась Жюли.
Однако теперь Мод явно интересовалась одной Сесиль, она ласково смотрела на нее, явно радуясь, что ее сын нашел себе такую очаровательную молоденькую подружку. Десять лет назад она точно так же смотрела на Жюли, но сегодня та была ей совершенно безразлична.
– Ну и как там дела? – осведомилась Сесиль. – Надеюсь, в этом срочном вызове не было ничего серьезного?
Ее легкомысленный тон разозлил Лоренцо.
– Нам не удалось спасти животное, которое мы все очень любили, – сухо ответил он.
Он сказал «нам», имея в виду Жюли, и увидел, как Сесиль обиженно поджала губы, что его совершенно не тронуло. Минуты, проведенные рядом с Жюли, потрясли его, привели в полное смятение. Их объединила не только профессиональная ответственность и горечь потери: между ними возродилось нечто еще более важное.