Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс

Все это заняло довольно много времени. Так что записи допроса Фуке зачитали в палате только в середине июня 1662 года. На некоторых судей произвело большое впечатление «присутствие духа» Фуке и уровень его ответов. Тем не менее 17 июня палата приняла решение об аресте Фуке и содержании его под стражей [506]. До этого он находился в заключении по приказу короля. Но теперь палата на достаточных основаниях, если говорить современным юридическим языком, официально получала контроль над заключенным и его делом.

Так начался судебный спектакль, растянувшийся на все лето. Во время допросов Фуке позаботился о том, чтобы в его ответах содержались ходатайства и протесты. Он оспаривал право палаты судить его действия. Требовал предоставить ему письменные принадлежности, чтобы он мог подготовиться к изложению своей позиции, и законного представителя. Он также настаивал на доступе к собственным документам, которые изъяли служащие короля и которые были ему нужны для защиты. До сих пор палате удавалось откладывать эти вопросы. Но процесс уже выходил за пределы подготовительной стадии, и оставлять их без внимания больше было нельзя.

Из показаний Фуке видно, что в отношениях с палатой он играл активную роль, заставляя ее реагировать в ответ. Когда Понсе и Ренар предъявили ему свидетельства Жанена, Фуке поинтересовался, приняла ли палата решение по его ходатайствам. Ответ был отрицательным. Тогда Фуке заявил, что не будет отвечать на вопросы, пока его требования не удовлетворят. Его отказ вызвал бурную эмоциональную реакцию. В какой-то момент палата голосовала за то, чтобы рассматривать Фуке как «добровольно бессловесного», то есть отказавшегося давать показания [507]. Это означало бы, что все предъявленные ему в ходе допроса обвинения, на которые он ответит молчанием, палата сочтет подтвержденными. Такой ход перечеркивал любые усилия Фуке по защите. Возможно, предвидя его, Фуке парировал, что за все в совокупности нарушения, которые он мог совершить, король простил его еще до начала разбирательства. Если игнорировать факт королевского прощения, то судить его должен парламент, а не палата [508]. В начале июля специальные королевские указы подтвердили полномочия палаты. Однако король согласился дать Фуке доступ к письменным принадлежностям под наблюдением охраны, чтобы он мог готовиться к защите [509].

Женщины клана Фуке тоже участвовали в разворачивающейся драме. 19 июля мать, жена и старшая дочь Фуке (мадам де Шарост) явились в парламент Парижа, опустились на колени на его паркет и просили о правосудии для бывшего суперинтенданта. Их письменная петиция, зачитанная в суде, оспаривала юрисдикцию палаты в отношении Фуке, просила парламент признать действия палаты юридически ничтожными и взять процесс над Фуке в свои руки. 27 июля парламент приступил к рассмотрению вопроса о юрисдикции и ходатайств Фуке о том, чтобы ему назначили официального юридического консультанта и дали доступ к его бумагам.

Парадоксальным образом, требование Фуке о том, чтобы его, как своего бывшего члена и procureur général, допрашивал Парижский парламент, явилось очередным витком противостояния между троном и магистратами. Хотя Фуке и настаивал на своем праве, ссылаясь на долгое пребывание в парламентской должности, обвинялся он как занимавший должность суперинтенданта финансов. Парламент судил бы его именно в этом качестве, вопреки многолетнему стремлению короны вывести из-под его юрисдикции деятельность высших административных и финансовых государственных инстанций.

Эта борьба, восходящая как минимум к временам Сюлли и Генриха IV, была вызвана стремлением парламента и его сестринских судов поставить под собственный контроль все действия финансовых представителей королевской власти[510]. Власть этому желанию противостояла активно и неуклонно. Фуке будто приглашал магистратов к новому витку давней полемики. Судьи явно оказались в замешательстве. Что-то предпринимать на основании этих петиций было бы прямым оскорблением королю. И все же, как юридический институт, суд не был готов уступать без боя и признавать законной исключительную юрисдикцию палаты. Выход был найден в обращении к королю: желает ли он, чтобы они рассмотрели ходатайства Фуке? [511]

Пока судьи ожидали изъявления королевской воли, мадам Фуке-младшая совершила очередной поступок. В конце июля она написала длинное открытое «Письмо королю Людовику». В письме супруга бывшего суперинтенданта снова твердила, что у палаты нет необходимых полномочий, а также выступала с сенсационным личным обвинением. Она обвиняла Кольбера в обмане короля. Последнее же выражалось в искажении улик против ее мужа, в публичном требовании его казни и в неподобающем вмешательстве в процесс. Она апеллировала к общеизвестным сведениям, что последние шесть лет Кольбер был «официальным врагом» ее мужа. Более того, она призывала короля расследовать, как Кольбер нажил свое собственное состояние, оценив его в 12 миллионов ливров, прозрачно намекнув, что Кольбер изъял бумаги ее мужа, чтобы скрыть собственные преступления [512].