День твоей смерти - Марина Серова

— Позже, — сказала я, и он мне вроде бы поверил.

Сложно предугадать, сколько еще времени нам с Лизаветой пришлось бы провести в клубе, если бы там не появился тот самый чиновник-гот, которого я видела в прошлый раз. Ему не понравилось, что Жук позволил сорвать запланированную на сегодня ролевую игру, напившись и заснув за столом. Калистратов подозвал охранника и сказал, что лишает Жука права бывать здесь в течение трех месяцев, после чего попросил вызвать ему такси.

Мы с Лизаветой переглянулись и одновременно направились к выходу.

— Ты куда? — Растаман, который предложил мне поехать к нему, догнал меня и преградил дорогу.

— Пойду встречу еще одну «вавилонскую блудницу», — сказала я первое, что пришло мне в голову.

— Я с тобой!

— Лучше закажи мне кальян на ананасе, в качестве наполнителя — молоко, табак — шоколад, можно с корицей, а в колбу добавить специи. Запомнил? — спросила я.

Растаман повторил мои слова, подытожив:

— Интересные у тебя предпочтения, надо будет также попробовать.

Откровенно говоря, я просто смешала все, что смогла вспомнить из кальянного меню. Насколько все это сочетается, я понятия не имела.

Когда мы с Лизаветой вышли на улицу, охранник уже сажал Жука в такси.

— Не успели! — с досадой всплеснула рукой Андреева.

— Догоним и проследим, куда его привезут.

— И то дело!

Оказалось, что Георгич жил в частном доме в трех кварталах от клуба. Он вышел из такси, шаткой походкой дошел до забора и вскоре исчез в глубине сада.

— Явился! — раздался в ночи женский крик. — Глаза бы мои на тебя не смотрели!

Мы сели обратно в машину и поехали за город.

* * *

Будильник прозвенел в половине четвертого. Я быстренько оделась и отправилась на разведку. В доме все спали, Геннадий тоже дремал в своей будке. Мне пришлось за него сделать обход территории. Убедившись, что в андреевской усадьбе нет никого постороннего, я зашла в дом, забралась на крышу, надела прибор ночного видения и стала рассматривать, что происходит у соседей. В одном из окон тускло горел свет…

Утром мы поехали в больницу к Николасу. Там все было спокойно. Я предложила Лизавете побыть с мужем, пока я съезжу к Жуку, но она сказала:

— Женя, я поеду с тобой. Все равно у Николаса сейчас процедуры начнутся. Я буду только мешать.

От больницы к дому, в который вчера зашел пьяный гот, мы ехали минут сорок. Лизавета осталась в машине, а я подошла к калитке и нажала на кнопку звонка. На крыльце дома появилась пожилая женщина.

— Вам кого? — крикнула она.

— Георгича.

— Так он спит еще. А зачем он вам? — поинтересовалась она, спустившись с крыльца.

— Работа есть для него, — пояснила я. — Водопровод надо бы починить.

— Раз такое дело, пойду разбужу сына. В дом, извините, не приглашаю.

— Ничего-ничего, я здесь подожду.

Я отошла к машине, Лизавета открыла окно и спросила:

— Дома?

— Спит. Мать пошла его будить. Подождем. Интересно, какую ролевую игру Жук вчера сорвал?

— Никогда не понимала этих готов. Сидят часами за своим столом, бросают кости, выполняют поочередно какие-то задания, и все это, по их мнению, предпринимается ради торжества нечисти. Смотри, идет, — Лизавета указала мне на Георгича и закрыла окно.

— Здрсте. — Георгич по своей обычной манере проглотил почти все гласные. Без готического грима и при дневном освещении он выглядел гораздо моложе, лет на сорок пять. Вчера мне показалось, что ему за пятьдесят.

— Доброе утро! Нужна ваша профессиональная помощь. О, да я вижу, вы уже с чемоданчиком! Садитесь на заднее сиденье.

— Далеко ехать-то? — поинтересовался Жук.

— Если честно, то в другой район, но я готова вам очень хорошо заплатить. Мне сказали, что вы лучший в своем деле.

— Я не против! Поехали! — Сантехник-гот запрыгнул на заднее сиденье. Когда я тронулась с места, он сказал: — Что-то голос у вас знакомый. Я у вас уже что-то чинил?

— Чинил, Георгич, чинил, — сказала Лизавета, хоть Жук обращался не к ней.

— Лизон, и ты здесь? — догадался задний пассажир.

— Не обращайся ко мне так за пределами клуба. Это там я Лизон, а куда мы едем, — Елизавета Константиновна.

— А куда мы едем? — уточнил Георгич, но мы с Андреевой промолчали. Не дождавшись ответа, тот стал вспоминать вчерашний вечер. — Вы обе вчера были в баре, про мою работу в доме отставного комитетчика спрашивали. Мы туда едем?

Оказалось, что Жук умеет не только нормально разговаривать, не глотая гласные, но и не страдает провалами в памяти.

— Туда, — подтвердила я. — Вы ведь сможете отключить там водоворот?

— Это будет вам очень дорого стоить, — стал набивать себе цену сантехник.

— Сколько? — уточнила Лизавета.

Мне было видно в зеркало напряженную работу мысли на лице заднего пассажира. Андреева поторопила его, и он сказал:

— Десятка! Но это еще не все…

— Что еще? — уточнила я.

— Калигула запретил мне три месяца появляться в клубе. Пусть изменит свое решение. Хочу ходить в «Три бочонка», когда хочу!

— Вот это ты загнул! — воспротивилась Лизавета.

— Если не сможете это организовать, то я никуда не поеду. — Георгич попытался открыть дверь, но я успела ее вовремя заблокировать. — Это ведь из-за вас на меня санкции наложили, это вы меня напоили. Если не исправите, то на меня можете не рассчитывать.

— Хорошо, я договорюсь с Калигулой, — сказала Лизавета, и по тембру ее голоса я поняла, что она преувеличивает свои возможности.

— Лизон, вот ты сначала договорись, а потом я уже буду делать то, о чем вы обе меня просите.

— Послушай, я не могу сейчас беспокоить Петра Евгеньевича по таким пустякам.

— Для меня это совсем не пустяк! — взвился сантехник.

— Жук, неужели ты не понимаешь, что у чиновников такого ранга, как ваш Калигула, много работы — совещания, встречи…

— Я понимаю, но и ты пойми, я обещал, что никому никогда не расскажу и не покажу, как сделать то, о чем вы меня просите, — стоял на своем Георгич.

— Кому ты обещал? — уточнила Лизавета.

— Борису Ильичу.

— Так он умер пять лет назад.

— В том-то и дело! Можно нарушить клятву, данную живому человеку, но нельзя нарушить обет, данный тому, кто переселился в загробный мир, — из уст гота это прозвучало вполне органично. — Вы толкаете меня на преступление. Вот если бы я был среди избранных, то мне можно было бы нарушать клятву, а поскольку я разжалован, то — нельзя. Поворачивайте в город!