Запретная правда о русских. Два народа - Андрей Буровский

Во многих произведениях русской классики (у Майкова, у Сумарокова, у Лажечникова) упоминается такая одежда, которая после Петра совершенно исчезла в дворянской или чиновничьей среде. До Петра сарафан, кафтан, шапка, однорядка или ферязь, – обычная одежда всех слоев общества. Теперь же в них одеваются только «туземцы»; «русские европейцы» не знают таких деталей туалета.

Совсем по-разному, как люди двух разных цивилизаций, одеты рабочий и колхозница на фотоснимке 1930-х годов. Тогда только стали исчезать эти различия… Но еще до 1980-х годов жили на свете деревенские старухи в черных юбках и в платках на головах.

Одежда московитов, а потом русского простонародья вплоть до XX века – это еще и разные бытовые привычки, разные жесты и движения. Женщина в головном платке совсем не так поворачивает голову, как женщина в шляпке. Сарафан вырабатывает совсем другую походку, чем платье «в талию». Человек в легких лаптях идет не так, как в сапогах или в ботинках: кожаная обувь тяжелее. Но человек в сапогах гораздо решительнее шлепает по лужам, чем в лаптях: ведь лапти промокают намного сильнее кожаной обуви.

Нет карманов – деньги и мелкие предметы носят завязанными в узелок или во рту. С точки зрения русских европейцев, это очень неопрятная привычка, и они пытаются отучать от нее прислугу.

Нет носовых платков – значит, есть привычка сморкаться в два пальца, с точки зрения европейцев, категорически неаккуратная.

Облик московита, его одежда не произвели бы на нас впечатление чего-то родного и знакомого. Даже детали туалета, о которых мы вроде «что-то слышали», – это знакомые незнакомцы. Московия – совершенно другая страна, непривычная нам Россия. Народ этой страны не только говорит на другом языке – он одет непривычно и странно.

Одним словом, туземца сразу видно – и по одежде, и по привычкам двигаться, одеваться, есть, спать, сидеть и лежать. По всему.

Быт русских европейцев и туземцев различается, как быт людей традиционного и городского, урбанистического общества. В Европе такие различия есть между жителями самой Европы и менее современных областей мира. С домами без форточек и с обилием насекомых британец сталкивается в Индии или в Южной Америке, но все же не в собственной стране.

В Британии традиционное общество исчезало постепенно, но к началу XIX века от него совершенно ничего не осталось. Богатые консерваторы конца XVIII века пытаются «сажать на землю» городскую бедноту, восстановить любой ценой уже умершее британское крестьянство. Не получилось…

В исторических романах англосаксов оживает общество до Великой Гигиенической Революции – во всей красе. Взять хотя бы смачные описания Джона Карра кухонь, еды и постелей Старой Англии XVII века! [66]. Но в актуальной памяти народа уже не хранится ничего.

Личность… Отсутствие личности

В традиционном обществе нет личности в нашем понимании этого слова. Человек – часть семьи, клана, сословия, и он делает не то, что хочет, а то, что он должен делать. Уклоняется? Всегда найдутся силы, которые его обуздают.

Сохранилось потрясающее описание того, как племянник знаменитого Дмитрия Михайловича Пожарского, беспутный Федька, «у нас на твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает».

Д.М. Пожарский и его двоюродный брат, Д.М. Пожарский, принимали меры: «всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали».

То есть дядюшки не кого-то, а воеводы, вполне могут приехать к племяннику, служилому человеку, и по месту прохождения службы вломить ему и даже заковать в цепи. Зрелище разъяренных родственников, лупящих по заду можайского воеводу… это сильное зрелище! А ведь Пожарские действуют вполне «по правилам», совершенно в духе своего общества.

В 1634 году старшие мужчины рода Пожарских подали царю челобитную: «Поместьице твое, царское жалованье, давно запустошил, пропил все, и теперь в Можайске из кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем. Вели, государь, его из Можайска взять и послать под начал в монастырь, чтоб нам от его воровства вперед от тебя в опале не быть».

Всем духом традиционного общества, всем строем жизни они просто вынуждаются действовать именно так. Ведь спившийся Федька, заворовавшийся на службе и забросивший свое поместье, опасен не только для самого себя. Если сами Пожарские не смогут его унять и превратить в полезного члена общества, то получится – это все Пожарские такие! По крайней мере, всякий имеет право так думать, и треклятый Федька бросает тень на весь род.

Вот Пожарские и пытаются принять необходимые меры, и общество вполне сочувственно наблюдает, как два пожилых дядюшки лупят и заковывают взрослого, самостоятельного племянника, не последнего из служилых людей Московии. Даже государство, всемогущее государство Московии, признает права рода над своим членом и отказывается от частицы своей власти, чтобы род мог осуществить свой собственный, родовой суд!

А когда унять Федьку «семейными средствами» оказывается невозможно, Пожарские – тоже вполне мотивированно – обращаются к царю. Все правильно – раз род бессилен, нужно, во-первых, передать слово верховному арбитру во всех делах, царю, а во-вторых, необходимо отмежеваться от поведения Федьки. Чтобы никто не мог сказать, что «все Пожарские такие» и чтобы царь не наложил опалу на весь род (о чем пишется, кстати, вполне откровенно).

Чем отличаются действия знаменитого рода Пожарских от действий любой крестьянской семьи, которая под контролем общины и волости «разбирается» с «нецелой» девкой или тем же запойным, забросившим свой надел парнем? Разбирается такими же средствами и с той же целью: чтобы не думали, будто все девки в деревне Клюевке такие плохие. Чтобы все знали, этот парень из Калиновки – пагубное исключение, а все остальные – хорошие.

На мой взгляд, разницы тут нет совершенно.

Разница в том, что к концу XIX века дворяне уже не чувствуют себя частью клана или корпорации. То же самое происходит с первым непоротым поколением разночинцев, интеллигентов, купцов…

Европейцы – индивидуалисты, им дико поведение людей, не выделяющих себя из семьи и общины.

Туземцы – стихийные коллективисты, им дико поведение европейцев.

Власть обычая

В традиционном обществе человек не нарушает обычаев. Даже в начале XX века крестьянин довольно легко нарушает писаный закон. Но не обычай!

Мало того, что обычай не нарушается… Человек не только ДЕЛАЕТ, он еще и ЧУВСТВУЕТ то, что должен. В Московии, а потом у русских туземцев обычай определял и поведение человека, и его эмоциональную жизнь, внутреннее психологическое состояние.

Русский туземец раз и навсегда и на веки вечные знал, как «надо» относиться к самому себе, к своим родственникам, всему роду, общине, к иностранцам восточным и западным, к царю и его указам, к птицам в небе и к рыбам в воде. Известно было для всех и навсегда, на правах непререкаемой истины в самой последней инстанции.