Запретная правда о русских. Два народа - Андрей Буровский

Во-вторых, если в Северной Франции и в Голландии даже происходит какая-то важная работа, то разве это причина уже не считать европейскими странами Южную Францию, Лангедок и Прованс или Германию? Это Европа, но какая-то другая…

Для стран «восточнее Эльбы» (то есть и для доброй половины Германии) придумано много словесных уродцев: «Вторая Европа», «Восточная Европа», «Православная Европа». Все эти уродцы и неверны (Восточная Германия, Польша, Чехия – не православные страны), и неточны – Италия и Испания находятся не в Восточной Европе.

Но и «Вторая Европа» – как-то неопределенно… Потому что возникает вопрос – какая из них вторая, а какая и на каком основании – первая?

Честнее всего признавать Европой и Московскую Русь. Своеобразная это часть Европы, кто же спорит – но часть. Этой части Европы приходится догонять другую часть… но ведь и это не мешает признавать Московию частью Европы – ведь догоняют и Италия и Польша. А Германию даже называют иногда «критической страной европейской модернизации».

Московия как страна

Один из любимых приемов фантастов: отправить современного россиянина в некое прошлое – отдаленное или не очень. Не будем давать волю фантазии, заставляя читателя или выдуманного героя разгуливать по улицам Москвы XVII века. Сделаем проще: представим себе, что Московия XVII века существует в данный момент. Что можно пересечь границу, оставив на ней радиотелефон, одежду из нейлона и кожзаменителей, что задумчивый дьяк с бородищей бабахнет на ваш иностранный паспорт огромных размеров печать… И вы, уже на лошадях, поедете в глубь новой для вас страны, познавать ее быт и реалии. Благо, язык ее понятен без переводчика.

Но все же это совсем другой язык…

Мы привыкли считать, что в XVII веке в Московии говорили на русском языке. Так-то оно так, но ни читать, ни писать, ни даже говорить на русском языке XVII века без специальной подготовки мы бы не смогли.

Начать с того, что русский язык XVII века нам все же придется учить: потому что и словарный запас, и грамматика сильно изменились. Не надо считать это «чисто русским» явлением – современные британцы не могут читать в подлиннике Шекспира. Приобщение к жемчужине британской литературы уже не первый век требует перевода на современный английский. Точно так же переводят немцы «Фауста»: а ведь Гёте – уже самый конец XVIII столетия.

Даже овладев разговорным языком, выучив его, как иностранный, мы говорили бы с довольно сильным акцентом (а московит XVII века говорил бы с акцентом на сов ременном русском языке). Ведь что такое акцент? Это неумение произносить звуки чужого языка. Человек выучивает, скажем, английский язык и, в общем-то, вполне может на нем объясняться, его понимают. Но простейшие слова «mather» или «father» он произносит так, что все окружающие сразу видят в нем иностранца. Потому что в русском языке нет звука, который передается буквами «th».

Рано или поздно россиянин научится произносить этот звук правильно, почти как природный британец, но для этого ему потребуется немало времени – гораздо больше, чем выучить слова «mather» и «father». Сначала из его гортани будут вырываться вообще непотребные звуки, что-то вроде «мава» и «фава». Но даже очень долго после того, как он научится воспроизводить такой звук, а окружающие (в России) начнут восхищаться его произношением, британцы будут слышать акцент.

Точно так же и мы слышим иностранца даже тогда, когда он-то считает, что все в полном порядке. Стоит заволноваться эстонцу, который получил образование в Москве и ученую степень в Петербурге – и исчезает разница между «п» и «б» в его речи. А общение с грузинами, с которыми вы по-русски обсуждаете профессиональные проблемы, становится еще приятнее и увлекательнее из-за их гортанно-певучего «кавказского» акцента – при том, что они живут в России много лет и их знание грамматики по меньшей степени не хуже, а словарный запас, пожалуй, и побольше моего.

За три века в русском языке исчезло несколько букв – ижица, фита, ер, i, юз большой и юз малый, юз большой йотированный, юз малый йотированный. Ижица, скорее всего, передавала вполне современный звук «и», фита – звук «ф», но в словах греческого происхождения. Но тогда, получается, в русском языке XVII века было несколько звуков «и», потому что была и такая вот буква – «i», и i с двумя точками сверху – как в современном украинском языке, где и правда существует до сих пор несколько звуков «и». И несколько звуков «е».

А буквы ер большой и ер малый передавали два редуцированных звука, о которых вообще нельзя определенно сказать, какими они были.

Даже слова, которые как будто не изменились, произносились порой несколько по-другому. Например, в словах «книжного» происхождения – Господи, благо, благословить, благодать, благодарить, богатый – звук «г» произносился примерно так, как он произносится в современном украинском (ученые называют это «произношение фрикативного «г»). Очень возможно, это следствие влияния ученых киевских монахов-малороссов.

В современном же русском языке есть буквы, отсутствовавшие в XVII веке: я, ю, ё, ы.

Исчезновение или появление всех этих букв из алфавита доказывает ровно одно – изменился сам язык. В нем появились звуки, которых не было раньше, а другие звуки исчезли. Сменилась же чуть ли не треть алфавита, без малого.

Русские имена Ульян и Ульяна – память о временах, когда предки не выговаривали звук «ю». Мы-то легко произносим имя Юлиана, упростив его до Юлии… Имя то же самое – но по крайней мере до XVIII века московиты произносили его с акцентом: Улиана, Улия, Уля.

Кроме того, всякий образованный человек в Московии просто не может не владеть церковнославянским языком. С точки зрения людей XVII века, русский язык – это «простая мова», примитивный, мужицкий язык. Нормы этого языка еще толком не устоялись, грамматика неопределенная, и часто слово пишется в нем так, как слышится, как удобно.

Церковнославянский же считается совершенным языком, имеющим строгие, ненарушаемые правила. Это – священный язык, и некоторые договариваются даже до того, что на церковнославянском языке не может быть произнесена ложь. Все «высокое», тем более все священное, должно быть выражено именно на церковнославянском. На этот язык переходят собеседники, как только речь заходит о важном – о государственных делах, проблемах церкви или о привезенных из Малороссии и Польши книгах.

В своей «Русской грамматике» (1696) немецкий ученый В. Лудольф сообщает: «Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше славянских выражений (в смысле – церковнославянских. – А. Б.) примешивает он к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи» [61].

Конечно, если «все люди, окончившие школы… на Руси, говорили на «древнеболгарском» (церковнославянском) языке» [62. С. 13], то вовсе не обязательно знали его низы общества – те 99 % населения Московии, которые «гимназиев не кончали». В лучшем случае могли вставить несколько слов, ухваченных в церкви, вырванных из речи образованных людей.