Нео-Буратино - Владимир Корнев

— Все в порядке: я нашел выход из положения!

Забрав у пострадавшего отвертку, Папалексиев тут же открыл капот, заглянул внутрь, поковырялся там, вынул оттуда какую-то деталь, затем сел на место водителя и стал давить на газ, после чего автомобиль в считаные секунды завелся.

— Фильтр засорился, купи новый и поставь, а этот я снял. Вот и весь ремонт: теперь можешь садиться за руль и ехать по своим делам. Так-то, приятель! — сказал Тиллим опешившему владельцу авто.

— Ну ты спец! — только и мог вымолвить тот.

Опомнившись, он заключил в объятия измазанного маслом Папалексиева, приговаривая:

— Ты даже не представляешь, как ты мне помог! Я так тебе обязан — ты же меня просто спас. Без награды я тебя не отпущу. Говори, сколько я должен? Не стесняйся — у меня сейчас есть деньги. Сколько?

Растроганный Папалексиев ответил вопросом на вопрос:

— Скажи лучше: я тебе сделал добро?

— Я заплачу тебе сто тысяч. Достаточно?

— Да нет, мне не надо денег. Ты ответь: я сделал тебе добро или нет?

— Как же так? — удивился водитель, не желавший оставаться в долгу и словно бы не слышавший обращенного к нему вопроса. — Ты мне помог и не хочешь принять моей благодарности? Пойми, мне приятно тебя отблагодарить! Возьми деньги, не обижай меня!

— Не нужны мне твои деньги, — тупо упорствовал Тиллим.

— Думаешь, я мало предлагаю? Нужно больше? Дам сколько скажешь! — распалился водитель.

— Пойми, мне нужно только выяснить, сделал я тебе добро или нет.

— А зачем тебе это? — Водитель уже смотрел на Тиллима с подозрением, хотя с губ его все еще не сходила добродушная улыбка.

— Ну просто ответь мне. Что, тебе трудно, что ли? Я ведь не денег у тебя прошу.

— Да какая же тебе польза от моих слов, если ты от благодарности отказываешься? — совсем опешил водитель.

— Для меня это имеет сентиментальное значение, и вообще, если хочешь знать, доброе слово — лучшая благодарность, — скромно потупив взгляд, признался Тиллим.

— Ну раз ты такой сентиментальный, знай, что ты, конечно, сделал добро. Безусловно. Однако позволь я тебе хоть немного денег дам.

— Ничего я с тебя не возьму. Я альтруист, понятно? — Папалексиев уже предвкушал более крупную добычу, но хотел зафиксировать факт благодеяния. — Послушай, только не сердись, я об одном тебя прошу: повтори еще раз, что ты там про добро сказал.

Облагодетельствованный уже не мог сердиться на этого бескорыстного чудака и, обняв его за плечи, быстро проговорил:

— Ты сделал мне добро. Ты настоящий кудесник! Починил машину и ничего за это не взял — да ты мне так-о-е добро сделал! И вообще, сразу видно — профессионал, любишь это дело, а я вот новичок, дилетант — в автомобилях не разбираюсь…

— Да я и сам в них не разбираюсь, и автомобиля у меня никогда не было, и за рулем я езжу только в мечтах… — признался напоследок Папалексиев.

Вообразив, что мчится в роскошной иномарке, окрыленный, он понесся по Невскому, не дожидаясь реакции водителя на его последние слова. Он уже не слышал пререканий с клиентом сотрудников аварийной службы, требовавших плату за вызов. Одна лишь типично папалексиевская мысль владела сознанием Тиллима: «Теперь бы найти источник отблагодарения».

Папалексиев никогда не играл в азартные игры не потому, что ему претило это занятие, как большой грех и мещанский пережиток, а скорее из-за того, что он вполне критически относился к себе. Ясно сознавая и высоко оценивая сильные стороны собственной личности, он умел различать и слабые, точнее, неразвитые качества своего характера:

«Какой из меня игрок? Я доверчив, а потому меня легко обмануть. Я бесхитростный и медленно соображаю, значит, обречен среди хищников стать жертвой. А игроки — они, конечно, хищники, вспомнить хотя бы классический пример у Гоголя. Да они общипают меня как липку!»

Гоголь был одним из немногих писателей, которого Папалексиев уважал: толстый том классика попался в руки Тиллиму еще в школьные годы, некоторые гоголевские образы навсегда запали ему в душу, и время от времени он их оттуда извлекал.

Теперь Тиллим шел по вечернему городу и предавался размышлениям, согласно которым всякий здравомыслящий человек обходит стороной любые злачные заведения. Однако работа мозга у особей homo sapiens не всегда согласуется с действиями бренных частей их тела. На сей раз во всем были виноваты ноги Папалексиева. Это они незаметно свернули на неведомую доселе скользкую тропу и занесли своего нерадивого хозяина на приветливый огонек в теплое местечко как раз из того разряда заведений, где Тиллим никогда не бывал и куда никогда не стремился. Когда Тиллим вошел в зал, первое, что бросилось ему в глаза при ярком освещении навесных ламп, — обилие зеленого цвета. Над зелеными полями копошились люди, словно стая воробьев над горстью пшеницы. Одни напрягались и ерзали, выпуская в воздух кольца дыма, другие что-то выкрикивали и совершали руками непонятные манипуляции. Он не мог разобраться в значении жестов, в магических рисунках на зеленом сукне, и чем больше его удивляли действия игравших, тем сильнее хотелось Папалексиеву постичь закон их существования в этом маленьком, укрытом от непосвященных глаз мирке. Он уже забыл о философских размышлениях часовой давности и хотел окунуться в водоворот казино, но его собственный вид с полным отсутствием лоска и без какого-либо намека на нарядность, а также символическое количество денег в карманах и незнание правил игры оставляли его прозябать на пороге и смущенно сознавать собственную несостоятельность в новом для него обществе. Окутываемый желтым дымовым туманом, он погружался в мир иллюзорных побед и поражений, представляя себя то за столом рулетки, то за игрой в покер, то еще черт знает где… Однако Папалексиев с грустью отметил, что впасть в азарт и подпитать организм адреналинчиком, скорей всего, не удастся, потому что… Вот тут-то опечаленного, одурманенного Тиллима и приметил заботливый крупье, который одним лишь приветливым жестом прервал его грустные размышления. Он зазывал гостя за стол, обтянутый зеленым сукном с непонятными пока Тиллиму квадратиками, цифрами и удивительно смешным приспособлением с шариком, приглашая присоединиться к игре в рулетку. «Так в детстве мы беззаботно играем одними шариками, а повзрослев, ставим состояние на другие», — думал Тиллим, усаживаясь за стол. Над ухом его тотчас прозвучало: «Делайте ставки, господа…» Крупье, оценив посетителя наметанным глазом как новичка, искореняя его смущение, любезно предложил приобрести фишки не в кассе, а непосредственно у себя, что Папалексиев не задумываясь сделал, купив на двести тысяч пластмассовых кружочков.

— На что изволите ставить? На цвета? На цифры? — угодливо спросил крупье.

— На ноль! — скромно огрызнулся Тиллим.

— Зеро! Отлично! — весело поддержал крупье и хотел было начать игру, но тут Тиллим, с момента эксклюзивного приобретения фишек уверовавший в исключительность своей кандидатуры, потянулся к рулетке с целью завести ее, но был перехвачен бдительным крупье, который под всеобщий хохот сидевших тут же игроков возразил Папалексиеву: