Дознание в Риге - Николай Свечин

– Ну-ка, скажи.

– Ярышкину, черту дремучему, кому же еще. Видит, я его обхожу на вороных, решил руками полиции избавиться. Анчибал! Налью я ему сала за шкуру!

– Ты вот что, Рейтар. Открой-ка свое дознание. Я ведь просто так из Риги не уеду. Кого-нибудь должен в каторгу услать, и ты один из подозреваемых. Не хочешь на Сахалин прокатиться?

– Не хочу, тем более за чужую похмель.

– Вот и подсуетись. Разошли людей по форштадту. Пусть того разговорчивого сыщут. Он одет в железнодорожную шинель. Лет семнадцати, не больше. Волосы черные.

– Вот как на духу, ваше высокоблагородие, – маз вскочил и чуть не порвал на груди рубаху. – Для чего мне с Департаментом полиции связываться? Нам своих фараонов некуда девать. Не я это, не я, честное слово, не я!

– Ищи, кто.

– Весь форштадт переверну, а эту гадюку найду. И спрошу, кто подучил такую ложь разводить. В железнодорожной шинели? Семнадцать годов?

– Да. Ты сходи на Столбовую, очевидцы там сидят. И учти, они уже повсюду рассказывают, что это ты Титуса приговорил. Как узнаешь интересное, сообщи мне. Я остановился во «Франкфурте-на-Майне».

Лыков кивнул бандиту и ушел. Скомандовал извозчику отвезти его в гостиницу. Сидя в пролетке, он думал: соврал Вовка или нет? Никто из убийц не признается, всякий свалит на другого. Но тут похоже на правду. Молодой парнишка – откуда у него доступ к таким сведениям? Все в недоумении, а он один знает. А главное, железнодорожник. Не с его ли шинели Язеп оторвал пуговицу? Эх, Титус… Всю жизнь людей обманывал. А сейчас черт разберет, кто из них тебя убил. В пору недругам в очередь становиться. Дал Бог Яше такого брата…

Вспомнив о товарище, сыщик улыбнулся. Как он там? Должен уже приехать.

В Риге появился новый человек. Сошел он с псковского поезда и поселился в номерах Мишке на Антонинской улице. Так себе номера, ни плохие, ни хорошие. Но по-немецки чистые и с буфетом.

Мужчине на вид было сорок с небольшим. Рыжеватые волосы с залысиной, косые бачки, взгляд неприятный, бегающий. Эдакая смесь угодливости с нахальством, как бывает у нечистоплотных людей. В паспорте, который постоялец сдал на прописку, значилось: Юрис Гулбис. Лютеранского вероисповедания, мещанин города Санкт-Петербурга.

Первые несколько дней гость гулял по улицам, словно присматривался. Ригу он, видимо, знал хорошо и обходился без провожатых. В средствах господин Гулбис был стеснен и питался в основном в ресторане номер десять купца Краузе, что на Известковой улице. Рестораном заведение было лишь по названию, а больше походило на столовую с дежурными блюдами. И там не требовалось оставлять на чай, что привлекало людей со скромным достатком.

Однажды Гулбис зашел в магазин табачной фабрики Саатчи и Мангуби близ Дома Шварцгауптеров[52]. И предложил распорядителю купить у него задешево немецких папирос. Хорошие папиросы, только не франкированы…[53] Распорядитель указал гостю на дверь. Тот вышел задумчивый, долго пересчитывал в бумажнике купюры и совсем расстроился.

На третий день петербургский мещанин отправился на Большую Соборную. Отыскал неброскую вывеску посреднической конторы «Дюна» для лиц, ищущих занятий. И с нахальным видом зашел туда.

Его встретил молодой человек с идеальным пробором, вежливый и внимательный.

– По какой причине изволили пожаловать? – спросил он по-русски.

– Да вот, ищу места.

– Вы рижанин?

– Бывший. Последние двадцать лет жил в Петербурге. А теперь заскучал по родным местам и решил вернуться.

Конторщик перешел на немецкий:

– А каким ремеслом владеете? Есть ли дипломы, патенты или иные документы, подтверждающие вашу профессиональную принадлежность?

Посетитель ответил на том же языке без малейшего акцента:

– Вообще-то я химик, но недоучившийся. Почти закончил наш Политехникум, однако семейные обстоятельства… Знаете, как это бывает…

– Позвольте паспорт. И кто вы по национальности? Латыш?

– Да.

Клерк перешел на латышский:

– В городе много химических предприятий, и получить там место относительно легко. Каким именно видом химии вы занимались?

Гулбис так же без запинки ответил на предложенном языке:

– В последнее время я служил на Охтинских казенных пороховых заводах.

– Какими еще наречиями владеете? – опять перешел на русский его собеседник.

– Эстонским хорошо, а польским чуть похуже.

– Четыре с половиной языка… Уже кое-что! Ну а теперь расскажите мне про Охту. Какую должность вы там занимали? Взяли ли оттуда рекомендательные письма?

Гулбис смутился:

– Насчет писем вышла у меня промашка. Нету писем.

– Так запросите. Без них трудно будет отыскать вам хорошее место.

– М-м… Даже не знаю, как сказать…

– Что такое? – удивился конторщик.

– Видите ли, я ушел с Охты не по своей воле. Был рассчитан… Все моя слабость.

– Какая слабость?

– Я люблю помогать людям. От этого происходят иногда недоразумения.

– Поясните, что вы имеете в виду?

– Там, в Петербурге, у меня были приятели, – начал Гулбис, тщательно выбирая слова. – Они люди веселые, любят карты… И охоту еще любят. Вот. А славные такие ребята, только не очень денежные. И попросили меня вынести им с завода пороху. Дорог он в магазинах, сами понимаете. А тут на заводе его тысячи пудов. Ну, взял я немного… для товарищей.

– И попались?

– И попался, – сокрушенно завершил Гулбис.

– Да… Некрасивая история, – констатировал его собеседник.

– Все моя доброта. Уж не раз она меня подводила. А попросят хорошие люди, опять захочешь им угодить, ну и…

– Значит, рекомендательных писем с Охтинских заводов не будет?

– Увы.

Конторщик встал, прошелся по комнате в задумчивости. Соискатель места огляделся.

– Мало как у вас посетителей-то… – пробормотал он.

Действительно, кроме них двоих в конторе никого в этот час не было. Стол директора пустовал, и даже артельщика не наблюдалось.

– А от кого, кстати, вы узнали о нашей конторе? – спохватился клерк. – Мы рекламы не даем. И потом, в городе имеются покрупнее нас посредники.

– Я, если помните, в молодости учился в Политехникуме. И там был у меня товарищ, тоже добрый и славный человек. Вот ему по совсем низкой цене я и продал партию бездымного пороха новой марки, секретной еще. Для охотничьих нужд.