Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева

в воротах с куском сала, завернутым в чистую белую тряпочку, обняла поспешившую ей навстречу Аминат.

— Вот как надо провожать в армию! — ахнула Патимат, восхищенно озирая большой двор, уставленный столами со всевозможным угощением.

— Дорогие мои сестры, родные мои, — растрогалась польщенная Аминат, — и вам желаю дожить до того дня, когда пригласите гостей на проводы своих внуков. Пусть они честно служат родине. Дай бог, чтобы они служили под солнечным небом!

— Только бы не было войны! — проговорили женщины.

— Ну что же вы стоите, присаживайтесь к столу, будьте здесь хозяевами, — снова оживилась Аминат, оправившись от мгновенного острого чувства страха и утраты.

— Вуя, и кто это пустил сплетню, будто Аминат сама ходила к военкому и просила, чтобы ее внука не брали в армию? — прошептала Патасултан своей соседке за столом, доярке Савдат.

— И чего только не плетут о нашей сестре, — вздохнула Савдат, однако с готовностью включаясь в разговор. — Недаром говорят: легче найти необъезженного коня, чем неоклеветанную женщину.

— Мужчины из рода Байсунгуровых всегда первые уходят в бой, — робко вставила Патимат, усаживаясь на табуретку и аккуратно расправляя на коленях платье.

А в это время за другим столом, где сидели семеро юношей, семеро призывников, шел совсем другой разговор. Там звучали юные голоса. То и дело слышались взрывы смеха. Парни передавали друг другу какой-то рисунок и весело обсуждали его, бросая взгляды то на Машида, краснеющего, как девица на выданье, то на соседний стол, где щебетали девушки. И среди них та самая, что была изображена на ватмане с кувшином на плече и глазами, опущенными долу.

Этот набросок Машид сделал в самом начале зимы, когда выпал первый снег и он по этому нежному и хрупкому снежку отправился с этюдником в горы, где неожиданно встретил Мугминат и где между ними произошел выразительный диалог.

«Ты почему всегда такая грустная?» — спросил Машид.

«Не знаю», — печально ответила Мугминат.

«А почему ты в школе все время плачешь?»

«Это из-за тригонометрии», — призналась девушка.

«Остановись! Не двигайся! — закричал Машид, до глубины души тронутый ее наивностью. — Я сейчас тебя нарисую».

«Не надо, — слабо запротестовала Мугминат, однако не двигаясь с места, — мне пора идти, а то мама будет ругаться».

«Ну, пожалуйста! — взмолился Машид, входя в творческий азарт. — Я сам все объясню твоей матери». — И он, кидая торопливые, острые взгляды то на девушку, то на лист ватмана, стал быстро-быстро набрасывать первые штрихи.

Время от времени он давал девушке полезные указания:

«Подними выше кувшин. Опусти голову. Подвинься чуть вправо. Не напрягайся. Стой так, будто меня здесь нет».

Машид запечатлел и ее юный облик, и ледяные цепи гор, и дрожащий прозрачный воздух, и даже нежные трепетные снежинки. И хотя с тех пор они больше ни разу не разговаривали, Машид, встречая ее, всякий раз испытывал сильное волнение.

Этот рисунок и рассматривала сейчас молодежь, делая свои замечания, вынося свой приговор.

Потом рисунок перешел на другой стол, где сидели женщины. И там началось еще более горячее обсуждение.

— Вуя, да у него золотые руки! — воскликнула Савдат.

— И золотая душа! — подтвердила Патимат.

— Сегодня мы провожаем в армию не простого парня, а большого художника.

— И чтобы такого художника не приняли в училище… — подлила масла в огонь Патасултан.

— То-то и обидно, — подхватила Аминат, не чувствуя подвоха. — Если бы мой внук не умел рисовать, я бы сама сказала: «Спасибо, что не приняли, — из дровосека ювелира не выйдет». Но ведь его провалили, да, да, провалили… — все более распалялась Аминат.

Тут Аймисей подошла к мужу и незаметно ущипнула его за руку.

— Друзья! — поняв ее сигнал, поднялся Ахмади. — Мы здесь собрались не затем, чтобы обсуждать способности Машида, а для того, чтобы отметить день, когда сыновья становятся взрослыми. Раньше у нас в ауле таким днем считался день, когда отец начинал строить сыну дом, в котором юноша совьет свое собственное гнездо. Но времена меняются. Теперь наши сыновья взрослеют гораздо раньше. Если родина призывает своего сына в армию, значит, он уже вырос настолько, чтобы стать ее защитником. И поэтому в нашем ауле Струна возник новый обычай — считать этот день днем, когда взрослеют сыновья.

Все захлопали, зашептались, загомонили.

— Так пожелаем нашим сыновьям большой и счастливой дороги в зрелость! — выждав немного, продолжал Ахмади. — А если у кого есть какой талант, так служба в армии вовсе не зароет его в землю, а, наоборот, будет для него словно хороший дождь для доброго зерна. А теперь выпьем и закусим. Надо и мою мать уважить, она очень постаралась для сегодняшнего стола, — и Ахмади первым осушил свой бокал.

На несколько минут за столами воцарилась тишина. Слышно было только, как скрежещут о тарелку ножи, разрезая ароматное мясо, да булькает буза, выливаясь из горлышек запотевших в погребах кувшинов, да еще шумят деревья, растревоженные неожиданным порывом ветра.

И вдруг кто-то выкрикнул:

— Узлипат идет!

И все вилки застряли на полдороге ко рту. И все глаза устремились к воротам.

— Ах, как хорошо, что ты пришла! — запричитала Патимат, вскакивая с табуретки и пытаясь усадить на нее Узлипат. — Без тебя и праздник не праздник.

— Вот чей портрет надо нарисовать! — торжественно провозгласила Патасултан, поднимая к небу указательный палец. — Ведь от явной смерти спасла мою дочь.

— Одну, что ли, твою дочь она спасла? — обиделась Умужат. — Моя Хамиз два года ни кусочка не могла взять в рот. А теперь хоть мешок камней проглотит — все переварит.

— Извините, я опоздала, — оправдывалась Узлипат. — Вызвали в аул Мечери. Там у женщины были трудные роды. Но теперь все в порядке. Мальчик родился. Я так счастлива… Танцевать хочу. А почему нет музыки?

— Почему нет музыки? — как эхо подхватили женщины. — Узлипат хочет танцевать!

Ударил барабан. Зазвучала зурна. Узлипат вышла в круг.

— Ребята, что же вы сидите?! — закричала Умужат.

И семь призывников, как семь молодых, набирающих силу орлят, закружились вокруг девушки, что считалось данью особого уважения, ибо обычно, наоборот, несколько женщин танцевали с одним мужчиной.

— Ах, какая девушка! — воскликнула Патимат и чмокнула кончики своих пальцев.

— Даже если с ней будут танцевать мужчины всего аула, этого все равно будет мало, чтобы выразить, как мы, мужчины, уважаем ее, — сказал старый Абдулхалик, поднявшись из-за стола и подходя ближе к кругу танцующих.

— Эта девушка заслуживает такого счастья! На губах смех, на душе мир, а из каждого пальца вытекает бальзам, — подтвердила Патасултан и зашептала, наклоняясь к Абдулхалику: — А ее жених Башир что-то все тянет со свадьбой. Другие в ее возрасте уже водят за ручки детей. А он, видите ли,