Чтение мыслей. Как книги меняют сознание - Вероника Райхль

Какая жалость!

Франци читает Ролана Барта

1998 год. После семинара любимый преподаватель Франци просит ее ненадолго задержаться. Дождавшись, когда остальные студенты выйдут из аудитории, он достает из сумки «Фрагменты речи влюбленного» Ролана Барта. Профессор сразу же подумал о Франци, когда обнаружил на полке второй экземпляр. Это одна из его любимых книг. В ней содержатся удивительно тонкие замечания, в которых постоянно узнаёшь себя. Профессор улыбается Франци и проводит рукой по синему переплету книги, прежде чем передать ее девушке. Франци краснеет от радости, но благодарит профессора, внешне сохраняя спокойствие.

Профессор пишет книги, участвует в панельных дискуссиях, инициирует проведение философских заседаний в театрах и научно-популярных конференций в университете. Студентам разрешается называть его Йенс и обращаться на «ты». В работах он всегда учитывает собственную позицию и ее ограничения. Все для него обладает политическим подтекстом. Профессор старается в любой ситуации действовать с позиции морали, даже если для всех это затруднительно. В разговорах со студентами он всегда немного неловок и напряжен, оставаясь при этом полностью сосредоточенным на собеседниках. Ничто для него не самоочевидно. Очень часто он говорит по-английски, чтобы его могли хорошо понимать все присутствующие, однако то и дело использует слова, которых никто не знает. Профессор совершенно не замечает, что его почти никто не понимает. Эта искренняя настойчивость поражает, даже если для Франци это выглядит так, будто его энергия растрачивается впустую. И, несмотря на эту настойчивость — или, возможно, вследствие нее — в его окружении много интеллектуалов и людей творческих профессий. Например, он знаком с Изой Генцкен, Вольфгангом Тильмансом, Керстин Гретер, Кристианом Петцольдом, Райнальдом Гётцем и Дидрихом Дидерихсеном. И он готов показать этот мир Франци, по крайней мере с помощью философии и литературы. Например, он познакомил ее с Джудит Батлер, Донной Харауэй и Жилем Делёзом, но прежде всего с Клаусом Тевеляйтом и Славоем Жижеком, чьи работы Франци прочитала в один присест. Работы Тевеляйта и Жижека поражают глубиной и в то же время весьма депрессивны; они объясняют Франци причины, по которым что-то идет не так: почему мужчины творческих профессий опасны, какие модели совместного искусства терпят крах и почему подавление меньшинств стало основополагающей чертой капитализма. Они объясняют ей те рамочные условия, в которых она будет жить и заниматься искусством. Многое представляется Франци убедительным. Катастрофа, о которой рассказывают Тевеляйт и Жижек, крайне правдоподобна. Эта катастрофа — часть мира взрослых и в особенности — мира искусства. Франци движется навстречу этому миру и его катастрофе настолько быстро, насколько возможно. Перестать недооценивать капитализм, не позволить мужчинам творческих профессий уничтожить ее и не допустить того, чтобы сама Франци начала заниматься недостойным искусством, — с этим ей могут помочь Жижек и Тевеляйт, хотя она пока не знает, как этого достичь.

Если Ролан Барт окажется не менее удивительным, чем Тевеляйт и Жижек, то он расскажет Франци, каким образом романтическая любовь терпит крах и как можно думать о ней в более благоприятном ключе. Ее это очень интересует. Еще сильнее ее интересует, какая любовь нравится Йенсу. И если эта книга представляет собой осознанное или неосознанное послание от него, то это интересует ее в первую очередь.

Дома Франци сразу же ложится на кровать с книгой Ролана Барта и начинает читать. Барт пишет о мотивах любви, однако это всего лишь несколько страниц во фрагментах «Невыразимая любовь», «Корабль-призрак», «Без ответа»… Сначала Франци решает прочесть те отрывки, названия которых привлекают ее внимание сильнее всего, как, например, «Ожидание»:

«Я влюблен? — Да, раз я жду». Другой — тот не ждет никогда. Подчас я хочу сыграть в того, кто не ждет; я пытаюсь чем-то заняться, опоздать; но в этой игре я всегда проигрываю — что бы ни делал, я всегда оказываюсь освободившимся точно в срок, а то и заранее. Именно в этом и состоит фатальная сущность влюбленного: я тот, кто ждет[44].

Затем Франци подходит к вопросу более систематично и начинает читать все фрагменты подряд. Она постепенно теряет терпение, так как обещанной любви все нет и нет. В тексте постоянно по уши влюблен только один. Влюбленный Барта остается наедине со своей влюбленностью. Он добровольно сходит с ума. Иногда он испытывает радость, но бóльшую часть времени несчастен. Как правило, все заканчивается, не успев толком начаться. Очень редко дело доходит до секса. До настоящих отношений дело не доходит никогда. Барт постоянно ссылается на роман Гёте «Страдания юного Вертера». Франци он никогда не нравился: по ее мнению, Вертер слишком высокого мнения о себе и собственном добром сердце. Он постоянно ругает нищих духом и пребывающих в плохом настроении людей, однако в конце книги совершает самоубийство, то есть проявляет настоящую слабость. Для Франци Вертер — нарцисс, которому образ своей жертвенной большой любви намного важнее того, что происходит с Лоттой. Однако Ролану Барту, очевидно, нравится Вертер, с его точки зрения олицетворяющий влюбленного.

В девять вечера Франци дочитывает книгу; последние два часа она просматривала текст по диагонали. Она чувствует себя выжатой как лимон и идет на кухню есть ванильное мороженое с запеченными грушами, однако сейчас и это не доставляет ей удовольствия. Затем она звонит Патрику. Они уже пять лет вместе, но сейчас живут в разных городах. Франци сразу начинает говорить и рассказывает Патрику, как ей не нравится Ролан Барт и как странно, что Йенс в восторге от этой книги. Это значит, что он воспринимает любовь так, как здесь описано. Очень и очень странно. Это значит, что Йенс, в остальных случаях крайне ответственный и политически грамотный, в любовных вопросах предпочитает предоставить все власти воображаемого и не хочет ни за что нести ответственность. Может ли это быть правдой? Думает ли Йенс, что любовь просто обуревает сердце и человек не может выстоять под ее напором? И что не так уж и плохо предаваться фантазиям до тех пор, пока ты не сможешь уверенно воспринимать другого? Это совсем на него не похоже. Франци продолжает говорить: Тевеляйт, например, однозначно не назвал бы то, что описывает Барт, образцом здоровой любви. Или Жижек: Жижек, возможно, и подтвердил бы эту нездоровую динамику, но уж точно не стал бы ее идеализировать. Франци знает, что Йенс не хиппи, но такого она от него не ожидала. Это чуть ли не реакционно: считать эти формы почти абьюзивных отношений парадигмой любви в некотором