Государева невеста - Елена Арсеньева

Как не вовремя вышел из строя Вавила! А по виду казалось,что еще и пять таких кружек будут для него сущей безделицей. Что-то было в егословах… или что-то слышал князь Федор о нем раньше, он сейчас никак не могпонять, почему вдруг так забеспокоился. Вещее чутье, которому он привыкдоверять, покрывало мурашками спину. Что, что, в чем дело?!

Ну ладно, следует дать отдых голове. Может быть, когдаВавила проснется, Федор сможет вспомнить, в чем причина его беспокойства.

Князь с силой потянулся, едва не опрокинув кресло. Что-тобумажно захрустело за бортом камзола. Дядюшкино письмо! Ба, да он и забыл онем. Вот удобный случай дочитать.

Где он остановился? Ага, вот здесь.

«17 ноября доставлена была из Стокгольма реляция графаНиколая Головина о том, что Меншиков писал к шведскому сенатору Дикеру: хотярусские министры стараются, чтобы Швеция не приступила к Ганноверскомутрактату, выгодному для Англии, но на это не следует обращать внимания; войскорусское все у него, Меншикова, в руках, а здоровье государыни Екатерины, тогдабывшей на престоле, слабо, и век ее продолжаться не может, и чтобы сиеприятельское внушение Швеции не было забвенно, ежели ему какая помощь надобна будет.Кроме того, открылось, что Меншиков шведскому посланнику Ведекрейцу вПетербурге объявлял о том же и взял с него взятку пять тысяч червонцев,присланных английским королем. Говорили, будто у Меншикова отыскалось письмо кпрусскому королю, в котором он просил себе взаймы десять миллионов талеров,обещаясь со временем возвратить, когда получит помилование. Оказалось тогда,что Меншиков, вымогая многое от разных лиц, злоупотреблял подписью государя и,заведуя монетным делом в России, приказывал чеканить и пускать в обращениемонету дурного достоинства…»

Федор читал – и чувствовал, как волосы на его голове встаютдыбом. Образ того несчастного, кому пускали кровь и кого соборовали в Березае,кто был теперь безвыходно заточен за крепостными стенами Раненбурга, никак несвязывался в его воображении с государственным преступником, которого описывалдядюшка.

«Да и многое еще можно было порассказать о том, чтосделалось нынче явным, – продолжал Василий Лукич. – Наряжена теперь суднаякомиссия для исследования преступлений Меншикова. К нему отправлено стодвадцать вопросных пунктов по разным возникшим против него обвинениям.Поглядим, каково он теперь повертится! Ежели бог даст, то не отсидеться емудолго в тиши Раненбурга, отведает плетей или шлиссельбургской сырости, в лучшемслучае – сибирских морозцев. Ну а в монастыре не одна Варвара-горбуньяокажется; надо думать, и Машка Меншикова клобук примерит, и сестра ее, и мать,и брат!»

Чувствовалось, что дядюшкина рука с трудом остановиласьперечислять ненавистных Меншиковых, да и то лишь за неимением таковых более,однако для Федора было довольно и одного имени. Он вскочил, кинулся к окну…Савка, чутко дремавший у печки, подхватился, ринулся наперерез:

– Куда, барин? Куда?! Охолонись, ради Христа!

Федор раз-другой рванулся из его цепких рук, но смирился,отошел от окна, позволил отвести себя к креслу, снова усадить… Теперь Савкадалеко не отходил – сидел чуть ли не у ног барина, сторожил как верный пес.

Федор усмехнулся, махнул рукой: успокойся, мол. Ну куда онринулся? Сквозь ночь, и даль, и высокие стены, и солдатские штыки, и пули?..Только любовь, как незримая птица, может долететь до нее, коснуться крыламипечального лба… услышит ли она? Захочет ли услышать?

Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, иверный Савка всем существом своим ощутил, как черная мгла, окутавшая князя,уходит, отступает.

«Слава богу», – подумал он, когда князь Федор придвинул ксебе свечу и принялся внимательно вчитываться в убористый почерк ВасилияЛукича. Далее следовали обычные дядюшкины полупроклятия-полупричитания: почемуне возвращаешься, что с тобой, хоть отпиши, здоров ли?..

В прошлых письмах концовку князь Федор не удостаивалвниманием, но сейчас прочитал все до последней строчки. «Не заболел ли?» –вопрошает дядюшка. Да. Да, заболел. Очень удобная причина. Нужно сегодня женаписать в Петербург, что через месяц-полтора он вернется, вот только окрепнетпосле болезни. Не так много он оставляет себе времени, но не так уж и мало. Богвесть, как далеко зайдет в это время следствие по делу светлейшего, успеет ликнязь Федор вмешаться. Но за меньший срок ему никак не успеть сделать то, чтозадумано. Вот что шептало его предчувствие! Настало время действовать! Раньше онтянул, не зная, как за это взяться. А теперь, кажется… теперь он это знал! Ондаст Нюрке богатое, воистину богатое приданое! Это будет его дар Кузьме заподсказку, за бесценную подсказку: приезжали-де за Вавилою за ним о прошлуюнеделю из крепости Раненбургской службу отправить в домашней часовне…

Снова всполошив Савку, князь резко двинулся к сладко спящемуВавиле, схватил его за ворот и несколько раз тряхнул с такой силой, что сон срыжего попа мигом слетел.

– Если б тебе предложили выбирать: жить помещиком в твоемЛуцком или как его там, или владеть хорошим приходом в Ракитном – что бы тывыбрал?

– Кажется, точно так же сатана искушал Иисуса? Ты, часом, несатана? – пробормотал Вавила, едва ворочая языком. – Не помню, что там выбралгосподь… ей-богу, не помню! Кажется, синицу в руках. У меня тоже есть такоежелание. Но если ты хочешь знать правду… Я почему пью? – вдруг воскликнулВавила. – Я потому пью, что лгу ежедневно и ежечасно. Кто я, чтобы нести словобожие? Сын лжеца. Бог моими устами не глаголет. Аз недостойный… – У него вдругперехватило горло, и князь Федор с изумлением увидел слезы искреннего горя вглазах рыжего попа.

«А ведь и впрямь – при жизни адским мукам обречен, кто жизньчужую проживает!» – мелькнула мысль. И стало легче сердцу: значит, Вавила небудет слепой игрушкою в его руках, значит, и он, возможно, обретет свою судьбу!А отец Вавила между тем продолжал:

– Ох, батюшка-князь, любую бы цену заплатил, чтобы оказатьсясейчас в Луцком. Господи, как там чудесно, – с тоской пробормотал он. – А вцерковь я буду ходить каждое воскресенье, ей-богу! Но не чаще. Это не мояжизнь, я не хочу ее! – Голос его оборвался всхлипыванием.

Князь Федор глядел на него с насмешливым сочувствием. Емубыло совершенно ясно, что именно следует делать Вавиле. Удивительной казаласьнедогадливость рыжего попа.

– Хочешь вернуться в Луцкое? – еще раз проговорил он голосомзмея-искусителя. – Для этого есть только два условия.

Вавила снова помотал головой, выгоняя остатки хмеля.

– Первое, – спокойно сказал князь Федор. – Ты долженумереть.