Государева невеста - Елена Арсеньева

Сова отвела взор, словно почуяла это невысказанное смущение,и князь Федор ощутил, как его отпустило, – даже дышать стало легче.

Она поняла. Она смирилась. Она прилетела проститься – исейчас расстанется с ними навеки!

Сова медленно расправляла крылья, а взор ее теперь былнаправлен на Машу, и сердце князя Федора дрогнуло, когда Маша вдруг отстраниласьот него, подползла на коленях к сове и близко-близко глянула ей в глаза.

Князь Федор прижал руки к груди, усмиряя себя, удерживая наместе. Ему было страшно за Машу, однако незримые вихри, носившиеся вокруг,убеждали, что его дело сейчас сторона, ибо он – мужчина, из-за коегоскрестились взоры и сердца двух женщин, и даже если он выбрал одну, другой ещепредстоит признать – или не признать свое поражение.

Он не мог ничего поделать: просто сидел и смотрел, как Машавдруг сняла с пальца перстень – тот самый, последний подарок АлександраДанилыча. Перстень был не сплошной, а с несомкнутыми, закругленными краями,годный для любого пальца, тонкого, толстого ли, а потому Маше очень простоудалось окольцевать лапку совы.

Итак, свершилось и это прощание. Ни говорить, ни делать ужебыло нечего, и сова, расправив крылья, резко, бесшумно взмыла ввысь.

Князь Федор и Маша вскинули головы, провожая ее взглядами,но солнце вонзило свои лучи в алмаз, и струя света на мгновение ослепила их, акогда прошли невольные слезы, они уже не увидели совы.

* * *

А Сиверга еще долго видела их. Она поднималась все выше ивыше, почти не шевеля широко распластанными крыльями, наслаждаясь теплымивихревыми потоками, которые несли ее над рекой и, чудилось, будут вздыматьнепрестанно, до туч, до звезд, где живут небесные люди.

Прежде она ни разу не взмывала так высоко: боялась их гнева.Старые шаманы рассказывали, что за вторжение в их владения небесные люди лишалидерзких тудин их человеческого образа и навсегда оставляли птицей. НоСиверге-то было нечего терять… уже нечего! Еще Око Земли под старойлиственницей предрекло ей, что она, обратившись мертвой Машею, не сможет болеепринять образ Сиверги, не станет ни девочкой в желтой рубахе из крапивноговолокна, ни закутанной в сахи старухою, ни прекрасной женщиной в красномплатье, обшитом множество гэйен – непрестанно поющих гэйен… Тудин не сможетперенести, если над ней будет камлать и петь свои песни православный шаман,призывающий на помощь единственного, самого могущественного бога. Сиверга зналавсе это прежде и все же совершила то, что совершила. Ради него, ради него!.. Даи потом, все равно – своей судьбы не изменишь!

От этой мысли ей стало еще легче, она взмыла еще выше и сэтой неимоверной, почти предзвездной высоты взглянула вниз.

Земля, накрытая зелеными коврами, изукрашенная серебрянымилентами, выгибалась своим крутым боком, и Сиверга увидела вдали побережьеЛедяного моря и устья рек, питающих его волны, и корабли, лелеемые этимиволнами. Какое сейчас все разное: синее, зеленое, желтое, черное. Но совсемскоро море затянут льды, землю укроют снега – белые-белые, сверкающие, словноэтот драгоценный камень на лапке совы. Но это будет не скоро, а пока Сивергавидела далеко-далеко! Берега и острова имели самые причудливые очертания. Одинполуостров был похож на чей-то острый нос. Другой – на огромного тигра с короткимтолстым хвостом. Но это уже была совсем чужая земля, как и тот огромный,извилистый остров, куда стремился человек, к которому стремилось ее сердце…

Сиверга поглядела на узенькую ленточку Оби, по которойдвигалась чуть приметная точка – карбас, и поклялась, что нагонит вслед емупопутные ветры удачи.

Было так хорошо здесь, в небесах, и звезды светили ужесовсем близко, и небесные чертоги почти открылись ей… Но на земле она увиделаеще кое-что и вспомнила, что месть ее еще не завершена – осталось немного, апотом она будет свободна от клятв, от страстей, от страданий и снова поймаетнад рекой ветер, который вознесет ее к небесам.

Ну а пока… Она сложила крылья и начала стремительноспускаться вниз, на крутой берег, где вожак-олень все еще бродил на погосте,где белела новыми, свежеоструганными стенами будущая церковь, и высокий человекшел по скользкой рыжей траве, то и дело оглядываясь на реку, сверкавшую врассветных лучах.

Январь – март 1997 г.

Нижний Новгород