Государева невеста - Елена Арсеньева

В девятом часу утра была смена караула: на башенках часовыеисчезали, а потом появлялись. Сразу после полудня в крепость въезжала телега спродуктами: присылали из деревень. После обеда солдат иногда отпускали изкрепости: Савка выведал, что Александр Данилыч выплачивал каждому охраннику покопейке в день на мясо и рыбу; эти деньги шли им помимо казенного довольствия ивыдавались на руки, а Степан Пырский, начальник караула, человек к заключеннымретивый, но к своим не злой, частенько разрешал охране пойти прогуляться хоть вгород, хоть в ближнюю деревню, следя лишь за тем, чтобы в крепости всегдаоставалось довольно народу. Ну а поскольку команда Пырского состояла из 70человек, несколько гулявших погоды не делали. Вот и два часа назад ушли трое,но скоро должны вернуться: до вечера сидеть по кабакам запрещалось строжайше.

Сзади громко застучали конские копыта по твердой, промерзшейземле, и князь Федор неохотно отвел от глаз подзорную трубу.

– Барин! – послышался осторожный Савкин голос. Какой-тослишком уж осторожный…

Князь Федор оглянулся: Савка поглядывал боязливо.

– Ну, что? – спросил князь, стараясь говорить ровно, а потомподумал: да чего ему комедию ломать перед вернейшим слугою, коему ведомы всеего тайные чаяния? И дал волю волнению, раздиравшему сердце: – Ну что?! Узнал?

– Узнал, – несмело ответил Савка. – Пырский сообразноинструкции должен оставаться постоянно при их сиятельстве светлейшем князеАлександре Данилыче в качестве надзирателя за его поступками. Ворота в крепостизапираются по пробитии вечерней зари и остаются запертыми до пробития утреннейзари.

– Да это я знаю, про ворота! – нетерпеливо перебил князьФедор. – А что караул-то? Ну, говори, не томи!

– Караул стоит постоянный, – нехотя буркнул Савка. – Часовыестоят на всяком этаже, по двое. Ни через кого посылать писем нельзя мимоПырского. Писать тоже нельзя иначе, как в присутствии Пырского. Слухи ходят,что в январе придет в крепость новая команда с другим начальником, Мельгуновему фамилия, а он сущий пес цепной. Даже солдатики жалеют узников, мол,Мельгунов им вообще дышать не даст воздухом!

Выпалив все это одним духом, Савка зажмурился, боясьглядеть, какое лицо сделается у князюшки. Савка, разумеется, был крепостным,однако же он был еще и молочным братом князя Федора, они выросли вместе, почтиникогда не разлучались, даже за границей, и Савка все боли и страдания баринаощущал как свои.

Раздался странный металлический звук. Савка испуганно встрепенулся,приоткрыл глаза, но это князь Федор всего лишь резким движением сложил походнуюподзорную трубу, некогда подаренную ему великим государем, и спрятал ее вчехольчик у пояса.

Руки его дрожали от ненависти. «Мальчишка, злобная тварь!» –думал он о том, по чьей воле отдавались бесчеловечные приказания, однако вглубине души понимал, что не только царя следует винить в напастях, одна задругой настигающих Меншикова. Двенадцатилетний мальчик лишь подписывал приказы:науськивали же его и лелеяли в нем жестокость враги Меншикова, которым все быломало и которые не оставляли его и во время пребывания в Раненбурге. Долгоруковыособенно старались погубить Алексашку, чтобы самим стать на той высоте, с какойбыл низвергнут всесильный временщик!

Федор зябко передернул плечами. Ноябрь на исходе, беретсвое, как ни тепла выдалась осень! Пора ехать. Да и хватит торчать тут, на юру:не ровен час, какой-нибудь приметливый караульный углядит всадника, всякий деньозирающего крепость сквозь подзорную трубу! Лучше быть поосторожнее.

Он заворотил застоявшегося коня, однако Савка не тронулся сместа, глядел жалобно.

– Ну что еще? – мрачно спросил князь Федор, не сомневаясь,что его ждет какая-нибудь гадость.

Так и вышло.

– Письмо от дядюшки, – убитым голосом пробормотал Савка,робко глянул на барина, не осмеливаясь не то что подать письмо, но и вынуть егоиз-за пазухи.

Это было третье послание Василия Лукича, остававшееся нетолько без ответа, но и вовсе непрочитанным. Все они сопровождались краткимуказанием князя Федора: «Засунь дядюшке в зад!» – чего Савка при всем желанииисполнить не мог, однако письма на всякий случай хранил, зная, что господскийнрав переменчив. Вот ведь еще совсем недавно за каждое из дядюшкиных писемкнязь Федор ну точно душу прозакладывал бы, а с тех пор, как встретился вБерезае с ссыльным семейством светлейшего князя, все поставил с ног на голову.То рвался из Ракитного, будто сидел тут на горячих угольях, а то вернулся туда,и обоз вернул с полдороги, и с дядюшкиными посыльными даже не встречается подпредлогом тяжелой болезни, ну а письма… про письма все понятно!

К изумлению Савкину барин вдруг протянул руку:

– Дай-ка погляжу. – И, пустив коня шагом, принялся читать.

«Федька, чертов сын!» – была первая фраза письма, от коейнастроение молодого князя тотчас улучшилось. Однако чем дольше он читал, темтяжелее становилось на сердце. «Пошто не даешь ответов, пошто не кажешь носа вПетербург? – вопрошал Василий Лукич гневно. – Государь о тебе осведомлялся рази другой; кажется, нашему Ваньке удалось убедить его величество, что с тобоюбыло поступлено не по-божески. Конечно, прямо сказать, что государь тебе обязанжизнию, было бы неловко: в конце концов, не кто иной, как ты подбил его на этутрижды клятую корриду. Опять же не скажешь, сколь многим обязан тебе государь вделе свержения нашего Левиафана. Твоя заслуга, увы, останется меж нами тайною,однако изумляет меня, что ты, весьма рьяно за дело бравшийся при его начале,теперь не желаешь насладиться плодами победы своея. Тут дела творятсяпрелюбопытнейшие!

Всеобщее мнение давно уже утвердилось, что Меншиков нажилсостояние взяточничеством и казнокрадством. Теперь, после его падения,всплывает наверх многое, что прежде не смело показаться на свет.