Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

Если наркомат не планировал направлять в Австралию консула, то об обмене нотами «о пропаганде» речь уже идти не могла. Замечание наркома, что, мол, можно «таковой обещать по приезде консула», возможно, заставило полпреда усмехнуться и пожать плечами. Приезда-то не ожидалось. И дальнейшая переписка между Литвиновым и Сокольниковым ни к какому конструктивному решению не привела[344]. Очевидно, был сделан вывод, что требования австралийцев непомерны.

Двусторонние отношения вновь замерли. Лишь в годы Второй мировой войны, когда оба государства вступили в антигитлеровскую коалицию, они договорились о взаимном признании и обменялись посланниками. Это произошло в 1942 году. Первым главой советской дипломатической миссии в 1943–1944 годах был назначен А. П. Власов. Его сменил Н. М. Лифанов, во время командировки которого двусторонние отношения повысились до уровня послов (1948). Уже в должности Чрезвычайного и Полномочного посла СССР он покинул Австралию в сентябре 1953 года. В октябре того же года ему на смену прибыл Н. И. Генералов.

Развивались политическое и культурное взаимодействие Советского Союза и Австралии, торговля. К 1953 году стоимость советских закупок австралийских товаров составила 202,8 млн. руб. На 187, 5 млн. руб. закупалась шерсть (13 тыс. тонн). Кроме того, СССР приобретал австралийские масло, баранину, эвкалиптовые семена. Объемы продаж советских товаров были намного скромнее – их стоимость составила 15,3 млн. руб.[345].

Будь Симонов жив, он бы, наверное, порадовался осуществлению своих замыслов. Но даже если бы он не умер в 1934 году, то вряд ли дотянул бы до установления советско-австралийских дипломатических отношений. Репрессии скосили практически всех «русских австралийцев» – как друзей, так и врагов первого консула, не пощадили бы и его самого.

Представим на минуту, что в середине 1930-х годов Петр Симонов вернулся на дипломатическую работу. Сколько бы он продержался? Два, три, четыре года? Личный состав НКИД буквально вырубали. Гибли ни в чем неповинные работники, становившиеся жертвами доносов и спускавшихся сверху планов по ликвидации «врагов народа». Расстреливали полпредов и консулов, машинисток и водителей, секретарей и заместителей наркома. По свидетельствам ветеранов, ветер гулял по пустым коридорам и кабинетам Комиссариата[346]. В Книге памяти работников советской дипломатической службы – жертв репрессий, опубликованной на сайте Историко-документального департамента МИД России, перечислены 212 сотрудников наркомата, погибших в период Большого террора, и это еще не полный список. В меньших масштабах «чистки» продолжались вплоть до смерти «отца народов».

Режим нуждался не в идеалистах и романтиках, а в чиновниках, которых отучали думать, побуждали всегда и во всем неукоснительно следовать указаниям начальства. Это не значит, что на дипломатической службе не осталось умных, способных работников. В 1930-е, 1940-е, 1950-е годы, да и в последующие десятилетия появлялись талантливые дипломаты, знатоки своего дела, умелые переговорщики. Но им приходилось приноравливаться к системе, делавшей ставку на трудолюбивую серую массу. Если переиначить формулу Ортеги-и-Гассета, то можно говорить о культивировавшемся советской властью типе «массовидного дипломата». Homo diplomaticus sovetikus чурался инициативы, поскольку инициатива наказуема, зато послушание было у него в крови.

Поведение «массовидного дипломата» определялось практицизмом и цинизмом. Романтической увлеченности, присущей людям поколения Симонова, у подобных индивидов не было и в помине. Еще они постоянно боялись – не угодить руководству, стать жертвой доносов сослуживцев, подставиться в ходе контактов с зарубежными коллегами и деятелями страны пребывания, в результате стать «невыездными» или понести еще более суровое наказание. Все это накладывало отпечаток на личность и сказывалось на профессиональных качествах.

Царившая в СССР шпиономания и политическое credo советских правителей «кругом одни враги» деформировали дипломатическую службу, предполагавшую регулярное общение с представителями разных стран. Это становилось непростой задачей для загранработников, которые как и все советские граждане усвоили, что любые контакты с иностранцами «чреваты» и спокойнее всего живется в изоляции от внешнего мира.

Конечно, совсем не общаться было невозможно, но предельно жесткая регламентация контактов оказалась делом реальным. Чтобы исключить несанкционированные встречи (общение семьями, встречи «по интересам» и т. д.), советских дипломатов селили за «мини железным занавесом» – на охраняемой территории компаунда, в квартирах, не приспособленных для приема гостей. Разрешения на контакты за стенами посольств, генконсульств, постоянных представительств или торгпредств получали только «проверенные» работники, занимавшие старшие должности, начиная со второго или первого секретаря. Само собой разумеется, что все встречи должны были оправдываться практической целесообразностью. Прочие дипломаты могли беседовать с иностранцами на официальных приемах, но такие беседы носили краткий, поверхностный характер и требовали продолжения, которое не наступало. Поэтому выходы на приемы (куда, кстати, приглашался далеко не весь дипсостав загранучреждения) не могли заменить неформального общения, позволявшего устанавливать устойчивые связи.

Значительному числу сотрудников загранучреждений приходилось ограничиваться изучением прессы, служившей, таким образом, основным источником для подготовки оперативных сообщений и информационно-справочных материалов. Это не могло не сказываться на объективности политического анализа, оценках состояния двусторонних отношений, прогнозировании их развития, характере практических рекомендаций и предложений, направлявшихся в Москву.

Сказанное в значительной степени относилось и к тем представителям загранслужбы, которые числились по мидовской части, но в действительности проходили по иному ведомству. Эти «бойцы внешнеполитического фронта» (излюбленный термин советских и партийных аппаратчиков) направлялись за рубеж для работы под дипломатическим прикрытием. Проще говоря, являлись сотрудниками внешней разведки.

Обыкновенные, или «нормальные» дипломаты (то есть сотрудники НКИД, а с 1946 года – Министерства иностранных дел СССР) именовали своих собратьев «ближними соседями». С 1918-го по 1952 год советское внешнеполитическое ведомство размещалось в здании на Кузнецком мосту, рядом со структурами госбезопасности на Лубянке, которые на различных этапах своей истории меняли названия: ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, Комитет информации, МВД и КГБ. Профильные отделы и управления, курировавшие внешнюю разведку, заполняли многочисленные вакансии в загранаппарате своими креатурами, о которых говорили, что они работают «под крышей». Это гарантировало дипломатический иммунитет на случай всяких осложнений.