Лживый брак - Кимберли Белль

– Ник Брэкман.

– Здравствуйте, Ник. Это Айрис Гриффит. Извините, что не перезвонила раньше, но я немного замоталась.

– Я понимаю. Как вы?

Этот же вопрос незнакомые люди задавали мне на церемонии прощания, я все время читаю его в глазах моих родителей. Эти же слова произнес Корбан во время нашей сегодняшней встречи. «Как вы?» Я понимаю, что все они желают мне добра, но разве Ник действительно хочет услышать, что я до сих пор сплю в пижаме Уилла, хотя его запах уже почти выветрился, или что я звоню на голосовую почту Уилла по двадцать раз в день, просто чтобы услышать его голос? Что по ночам я просыпаюсь от собственных слез, и это немногим лучше, чем когда я кричала в подушку от бешенства? Что банальные фразы, которые произносят все вокруг, вроде «всему есть своя причина» и «Уилл хотел бы, чтобы ты была счастлива», вызывают у меня желание врезать кому-нибудь? Что иногда я так явственно ощущаю присутствие Уилла, что у меня перехватывает дыхание и волосы на загривке встают дыбом, но стоит мне обернуться, я нахожу лишь пустоту?

Вздыхаю, падаю на диван и говорю Нику то, что он хочет услышать:

– Я в порядке.

Думаю, единственное, что может быть хуже, чем вопрос Ника, – это день, когда люди перестанут его задавать.

– Рад это слышать. Если я что-то могу сделать…

Еще одна банальность, я подавляю рвущийся наружу вопль.

– Спасибо.

– Джессика собрала личные вещи из его офиса. Их не много. Пара книг, кружки, несколько фотографий в рамках. Думаю, она собиралась завезти их вам в эти выходные.

Конечно же он звонил мне не за этим – не ради этих бессмысленных клише и рутинных вопросов. Я сдержанно благодарю его, не слишком вежливо вынуждая продолжать.

Нику тоже надоедает ходить вокруг да около, или же он идет у меня на поводу.

– Послушайте, мне нужно кое о чем с вами поговорить, и мне бы не хотелось делать это по телефону. Мы могли бы встретиться? Назовите место и время, и я все устрою.

– Ну, я только что вернулась домой, и…

– Вы живете в Инман-Парк, верно? – Я не отвечаю. Нику прекрасно известно, где я живу. Наш адрес есть в чеках на зарплату, которые он подписывает каждый месяц. – Как насчет в «Инман-Парк» через час? Лучший кофе в городе, я угощаю.

После утренней встречи с Корбаном я больше не могу думать о кофейнях, а поскольку последние несколько дней провела сидя взаперти – либо в гостиничном номере, либо в машине, либо в самолете, – мысль снова оказаться в замкнутом пространстве также не вызывает у меня восторга.

– Я встречусь с вами в «Инман-Парк», но, если не возражаете, давайте лучше прогуляемся по Белт-Лайн. Я давно не была на свежем воздухе.

– Договорились. Спасибо, Айрис. Увидимся через час.

Выходя из дома, чтобы встретиться с Ником, я набираю номер Лесли Томас, который дал мне отец. Она тоже снимает трубку после второго гудка.

– Прежде чем вы что-то скажете, – говорит она вместо приветствия, – я хочу извиниться за то, что солгала вам тогда. Мне во что бы то ни стало нужно было получить материал. Я здесь всего несколько месяцев, и мне впервые представился шанс показать себя, и я зашла слишком далеко.

– А теперь? – Мой голос звучит холодно, поскольку я не собираюсь прощать ее. Мой гнев до сих пор не остыл. Эта женщина размахивала именем официантки у меня перед носом, словно морковкой. Иначе бы я ей не звонила. – Так что теперь? – Я опускаюсь на крыльцо, щурясь на солнце. – Вам все еще нужно во что бы то ни стало получить материал?

Она смеется, но в ее смехе больше иронии, чем веселья.

– Ну, мой шеф просто предложил мне выдать себя за сестру одного из пассажиров, чтобы разговорить вас.

Я отвечаю что-то неопределенное. Эта женщина один раз уже обманула меня. Кто может поручиться, что она не сделает это снова?

– Послушайте, я только хочу сказать, что терпеть не могу обманывать и намереваюсь загладить свою вину перед вами. И в качестве извинения кое-что вам скажу.

– Дайте угадаю. Имя официантки.

– Бывшей официантки. Ее зовут Тиффани Риверо, и она обслуживала некоего пилота и его шумных друзей, пока те не расплатились без четверти три утра в день катастрофы, выложив больше шести тысяч долларов.

У меня глаза лезут на лоб от ее слов и от суммы.

– Люди тратят шесть тысяч долларов в ночном клубе?

– Да, если они хлещут шампанское как лимонад, а эти ребята так и делали. А еще глотали колеса, будто это «Тик-так».

Я глубоко вздыхаю, производя в уме подсчеты. Если первый рейс в Атланту вылетает около шести утра, значит, из клуба пилот должен был сразу ехать в аэропорт, то есть перед полетом он практически не спал, не говоря уже о том, что именно и в каких количествах употреблял в ту ночь.

– Мы не знаем наверняка, пил ли пилот.

– Тиффани говорит, что пил. Они все напились в хлам. А самое интересное – все, что она рассказала мне, она рассказала и представителям «Либерти эйрлайнс». И что они ответили? Что она, должно быть, ошибается, что существуют процедуры и протоколы, призванные гарантировать: пилот не войдет в кабину, если не будет стопроцентно трезв и способен полностью оценивать ситуацию. Они пытались заставить ее думать, что ей все это показалось.

Я чувствую ужасный холод внутри, который расползается по всему телу, словно раковая опухоль. В «Либерти эйрлайнс» знают о том, что пилот был на холостяцкой вечеринке с алкоголем и наркотиками, но они ничего не сделали. Они просто промолчали. Я думаю о семьях, которые видела в аэропорту и на траурной церемонии, об их слезах и их почти физически ощутимом горе, и волна беспомощной ярости почти сбивает меня с ног. Уилл мертв из-за безответственности пилота и халатности авиакомпании.

– Почему вы мне все это рассказываете? Я полагаю, эта история скоро появится на первых страницах газет и в интернет-изданиях по всему миру.

– Вы правы, но меня мучают угрызения совести, и я хотела, чтобы вы узнали обо всем первой. И еще мне нужно было убедиться, что вы понимаете, каких ожидать последствий. – Она медлит, повисает недолгое, но тяжелое молчание, и ее шутливый тон становится серьезным. – Будет расследование, Айрис, и, если эта девица Тиффани не врет, если все, что она говорит, подтвердится, вы и другие семьи возьмете «Либерти эйрлайнс» за яйца.

Когда я сворачиваю за угол к «Инман-Парк», Ник стоит на тротуаре, в кулаке у него зажаты две бутылки с водой. Белокурые волосы, громадные руки и ноги, рыхлый живот, выпирающий из-под заправленной в брюки рубашки, словно наполовину надутый баллон. Должно быть, мне было даже хуже, чем я думала, если я не запомнила его на церемонии прощания. Большой и грузный, он точно не из тех парней, кого можно не заметить. Пара, судя по их виду, абсолютно новеньких, только что из коробки, кроссовок «Найк» выглядывает из-под брюк цвета хаки, и мне внезапно становится неудобно, что я вытащила его гулять посреди рабочего дня.