Московское Время - Юрий Быков

Только теперь Шерстов позволил подать голос давно возникшему, но отправленному в подсознанье сомнению: так ли уж была незнакома Наиле та компания на даче в Сокольниках? А следом потянулись и еще мысли: если знакома, то зачем обманывала его? и что делала она там раньше? и с кем? и не хотят ли приручить его, как зверушку лакомством, в каких-либо целях? Шерстов даже вспотел. Ответы наверняка знает Чиркунов, но как их добиться от него? А, может, это лишь фантазии? Нет, нет, все тут неспроста…

Так думал Шерстов, возвращаясь от Лены. Она приехала несколько дней назад, а позвонила только сегодня вечером. И надо же – Шерстов как раз оказался дома. Прихватив бутылку коньяка и коробку конфет, он отправился в Старосадский переулок. Так непривычно было увидеть ее чуть-чуть пополневшую и не в белом халате или гимнастерке, а в нарядном голубом платье; но все-таки она оставалась прежней.

Они сидели за столом, пили коньяк.

– Почему не сообщила, когда приедешь?

– Но я же написала в письме.

– Я про день и час. Встретил бы на вокзале.

– Да не хотела беспокоить.

– Беспокоить?! Что ты, Лена! Надеюсь, больше ты никуда не уедешь?

– Я тоже надеюсь. Буду работать в больнице и поступать в медицинский.

– А как Сашка?

– Он в Саратове, учится в военном училище.

– Генералом, наверно, будет.

– А может и маршалом, – улыбнулась Лена.

Конечно, Шерстову было бы интересно узнать о Лифшице, но только если б Лена заговорила о нем сама. Но Лена молчала. Она вообще, чем дольше продолжалась их встреча, становилась все молчаливее, тише. Шерстов, видя это, спросил:

– Ты не рада мне?

– Рада, Костя. Конечно, рада! Только я устала очень…

В дверях, провожая, мягко взглянула:

– Ты не обижаешься?

«Какая же она замечательная», – подумал Костя и, всю дорогу домой размышляя о ней и своей жизни, решил, в конце концов, что был до сегодняшнего дня опасно болен.

Плотно закрыв дверь в своем кабинете, Чиркунов улыбнулся. Он только что высказал своему начальнику, заведующему отделом Петру Дмитриевичу Царапину предложение переименовать Разгуляй в площадь Генералиссимуса Сталина. О том, что мысль эта – Шерстова, Николай Тихонович умолчал. Хоть лицом Царапин и остался непроницаем, загоревшиеся глаза выдали, как понравилась ему идея. Такое поведение начальника вызвало у Чиркунова обоснованное опасение: а не собирается ли тот поступить с ним, как в свою очередь, поступил он с Шерстовым? Если так, то Царапин, конечно же, станет тянуть время, которое, как известно, обладает свойством уносить из памяти подробности событий. А там уж пойди – разберись, кто и что предложил первым. Но если гибнущий в пожаре страсти Шерстов, скорее всего, и не вспомнит свои мысли годичной давности, то ему-то, Чиркунову, с чего бы впасть в забывчивость? Нет, он обязательно напомнит о своей идее товарищу Царапину, да еще в присутствии первого секретаря райкома товарища Сажина. Не сомневайтесь, дорогой Петр Дмитриевич, так и будет! Чиркунов опять улыбнулся.

В дверь заглянула Наиля.

– Можно?

– Заходи, заходи… – Николай Тихонович протянул к ней руки. – Поздравляю! С самим Поликарп Викторовичем Замахиным, с самим секретарем горкома работать будешь! Как тебе такое удалось? Расскажи, красавица!

И, приобняв, похлопал Наилю пониже спины.

– Уж кому, как не вам, Николай Тихонович, это знать, – мягко освободилась она от его рук.

– Ну, ты уж нас, сирых, убогих, там не забывай. Может, поможешь когда…

– Ой, ой, – покачала головой Наиля, – хватит уж вам прибедняться. Не сомневайтесь: ни вас, ни Петра Дмитриевича не забуду. Куда бы я без вас…

– Да ты и сама девочка разумная, послушная.

– А что, разве не так? Может я кого-то обидела?

– Что ты, Наиля! Одни лишь приятные воспоминания и все такое прочее…

– Непонятно только: зачем вам понадобилось нас с Костей сводить?

– С Шерстовым? Уж не любовь ли у вас?

– Может быть…

– Видишь ли, я всегда для пользы дела стараюсь поддерживать людей способных, перспективных (а Шерстов, чувствую, как раз такой) и становлюсь им со временем настоящим другом. Ну а для друзей ничего не жаль – даже самой распрекрасной девушки – лишь бы им было хорошо. Неизвестно, как жизнь сложится, только понадобись мне его помощь, да напомни я, каким другом ему был, разве отвернется он от меня?

– Ну да, – печально кивнула Наиля, – все-то у вас так. – И вскинула голову. – А Костю я так до конца и не приворожила, бросил он меня. И еще неизвестно, будет он вас вспоминать по-хорошему или по-плохому!

– Да ты, я вижу, переживаешь из-за него?

Наиля темно посмотрела Чиркунову в глаза.

– Переживаю.

– Непохоже на тебя… Но это скоро пройдет. Иначе и быть не может!

– Надеюсь, – негромко сказала Наиля и вышла.

А между тем за дверью напротив, в своем кабинете напряженно размышлял Петр Дмитриевич Царапин. Выпускник Промакадемиии, он находился на своем посту еще с довоенных лет и явно на нем засиделся. Некоторые его однокашники, притом недоучившиеся, были уже членами Политбюро и Секретарями ЦК, а он…

Эх, ушел его поезд! Вот и сердце стало пошаливать. А все из-за переживаний, от нереализованности, так сказать. В общем, случай подвернулся, как нельзя кстати. Нужно только дело обставить грамотно. Чиркунов, конечно, думает, что я начну тянуть время, не давать хода его предложению, чтобы потом, когда все подзабудется, выдать его идею за свою. А вот и нет, дорогой Николай Тихонович! Никаких проволочек! Озвучу Сажину предложение о переименовании буквально завтра. И как свое! А вы, уважаемый, потом доказывайте, кто родил эту идею. Если вам еще позволено будет что-то доказывать! Ха-ха! Ссориться с начальством себе дороже! Да и потом, Чиркунов еще молод, у него все впереди, а он уже на излете, может это его последний шанс приподняться – должен же Чиркунов такие вещи понимать!

Царапину вдруг стало необыкновенно жаль себя. Он закрыл глаза и подумал, что жизнь, в сущности, прошла. И чего он добился? Ну выжил в годы чисток, ну уберегся от фронта в войну, а так, чтобы чего-то значительного: почестей, наград, власти – да настоящей, до дрожи в коленках у подчиненных, – нет, не достиг, не добыл.

Он вспомнил себя молодым, задорным, радостно проживавшим каждый день. Неужели это был когда-то он – сероглазый, крепкий паренек с русыми кудрями, сноровистый в работе, успешный в карьере, удачливый с женщинами? А кончилось все ничем. Даже любовь мимо прошла. Да, был женат, на Клавдии. Когда перед войной хоронил ее, – ни жалости, ни печали, хоть и прожили вместе почти двадцать лет. Соболезнования, конечно, принимал, как положено, со скорбным лицом… Потом, правда, Наиля появилась. Перед такой не устоишь. Но… Сажину она тоже понравилась.