Женское счастье - Наталья Никишина

Но ему все хотелось подарить ей настоящее, почти настоящее чудо. Что-то по силе впечатления совпадающее с его чувством к ней, полное изумления и любования. Ночью, засыпая на своем балконе, похожем на старый курятник, он помнил, что за тонкой стенкой спит она — смуглая, горячая и нежная… И долго не засыпал, глядя на горы и думая о Динке. И дурацкая, шальная мысль пришла ему в голову.

В этот день, взяв машину и не обратив внимания на Динкин вопросительный взгляд, Артур с утра уехал в одиночестве. После полуторачасовой гонки по горной дороге он вышел в большом городе у здания местного театра. Там он отыскал в гулких, пустынных помещениях помрежа и недолго пошептался с ним, после чего тот, вполне довольный, вызвонил не занятых в вечернем спектакле актеров, и они внимательно, без насмешки выслушали Артура. Провинциальные актеры — романтические циники, в их сердцах до старости живет ожидание славы, и потому они способны понять любое чудачество. Потом Артур пошел на набережную и поговорил с парочкой уличных музыкантов, в карман которых также перекочевала пачка денег. «Сделаем, капитан!» — крикнул ему вслед то ли скрипач, то ли гитарист. Он предупредил их о времени и поехал назад, в Динкин городок.

И здесь среди бела дня приключилась драка. Если, конечно, можно было назвать таким веским словом это беспорядочное размахивание руками напавших на Артура молодых людей. Артур, которого учили не бить в драке, а сразу убивать, только уклонялся от ударов. Он был в хорошей форме: еще недавно его день начинался с тренировки со своим охранником, которого он держал скорее из приличия, чем по необходимости. Напавшие были совсем мальчишками, и Артур пытался урезонить их словесно… Но главный из напавших явно не хотел слушать, а только кричал что-то. Наконец сквозь пыхтение и шарканье Артур разобрал, что тот высказывается насчет тупых новых русских, которые думают, будто они могут купить все… А когда вдруг ведомая какими-то детьми явилась Динка, стало все понятно. Динка орала, как пароходная сирена:

— Витька, не смей, я тебя убью!

И в тот момент когда она втиснулась между дерущимися, Артуру засветили в глаз. Потом подошел вежливый местный милиционер, и драка прекратилась. Снова был предъявлен паспорт Артура, и на сей раз милиционер прочитал громко его имя и фамилию, место прописки и семейное положение… Динка не выдержала:

— Хватит, Попандопуло, дурью маяться! Ясно все. Мы пошли.

Попандопуло — что оказалось вовсе не кличкой, как сначала решил Артур, а родной фамилией милиционера — вернул документ и, козырнув, отпустил всех. Все это напоминало старую советскую кинокомедию.

— Дураки! — ругалась Динка. — Однокласснички мои — идиоты…

У Артура не было настроения смеяться, и не потому, что болело под глазом… Просто он услышал, как сказал Витек: «Путаной решила заделаться!» Динка промолчала… Дома обсуждали происшествие с несколько натужным весельем.

Ближе к вечеру они уплыли на нанятой шхуне вдоль побережья. Там, в бухтах, среди белых, ноздреватых, точно сыр, камней ловили смешных крабов и выпускали их, ели бутерброды и виноград, ныряли со скал, доставали рапанов и вновь бросали их на глубину… И дневное происшествие почти забылось. Солнце уже почти село, когда они отправились назад. Темнота опустилась сразу. Шхуна подошла к пристани. С этой стороны не было ларьков и торговых точек, просто обычная дорога, мощенная камнем, облепившие скалы заросли сладко пахнущих мелких белых цветов и созревшей уже ежевики…

В темноте ничего этого не было видно, лишь угадывались очертания берега… И вдруг, словно вырастая из самого шума моря, нежданно, но ожидаемо зазвучали струны гитары. Потом запела скрипка. Динка вздрогнула и засмеялась — тихо, взволнованно… И в ту же секунду все вспыхнуло огнями фейерверка, рассыпающего цветные звезды над морем и старой пристанью… И под звучавшую уже в полную силу музыку они вышли с причала и вокруг них затанцевала, закружилась толпа ярко и чудесно одетых людей… Тут были и цыганки в бусах и пестрых юбках, и индусы в тюрбанах, и король в мантии. И все они приветствовали их, смеялись и пели… Дико и прекрасно было это торжество под звездным небом, в отблесках огня и сполохах музыки, будто кадры старого Феллини, словно страница бедного Грина… И музыканты, и актеры забыли, что их всего лишь наняли для этой прекрасной шутки и от всей души играли и веселили себя и других. Впрочем, таково свойство всех артистов: забыть про оплату и подневольность и просто играть, как играют вода и огонь… И темное, теплое вино южной ночи наполнило всех до края, и восторг вылился улыбками детей, забывшихся на краю жизни… Белое Динкино платье светилось в ночи, и Артур видел, как она очарованно блуждает в толпе, заглядывая в лица и дотрагиваясь до одежд. Потом свет ее платья исчез и Артур бессознательно пошел на его поиски. Он отыскал ее во тьме парка, возле огромного дерева, отдающего дневное тепло запахом смолы. Из-за деревьев до них доносились музыка и смех, изредка ракеты озаряли цветными огнями все вокруг. Он увидел, что по ее щекам бегут слезы… Она подняла к нему смутно-светлое в темноте лицо и сказала:

— Поцелуй меня!

Наклонившись, он заметил, что от напряжения ее черные глаза чуть косят, а лицо стало таким близким, что ее дыхание щекотало его щеку. Ему стоило лишь протянуть ладони, и его пальцы зарылись бы в ее тяжелых кудрях, нашли бы на ощупь продолговатый затылок и притянули бы к губам ее бесконечно прекрасную милую голову, полную нежнейшего вздора и глубокомысленной ерунды… Но, глядя в это отрешенное и блаженное лицо, он с напряжением поднял руки и, взяв ее за сильные, нежные плечи, отодвинул от себя.

— Понимаешь, девочка, я ведь нищий…

Динка гневно встрепенулась.

— Ты что, думаешь, мне важно, есть у тебя деньги или нет?!

— Нет, правда, я и снаружи, и внутри нищий… Мне просто нечего дать тебе…

Она замолчала, а он, уже ненавидя себя, продолжал говорить что-то, объясняя и успокаивая.

Они пошли прочь от шумного карнавала. Там появились очарованные видением отдыхающие, чтобы разрушить тонкое очарование, превратить праздник в банальную гулянку. Впрочем, решил Артур, музыканты подзаработают еще. Они поднимались вверх, где было светлее. Летучие мыши, с писком планировали на белизну ее платья. Она молчала, только уже подойдя к дому, глухо спросила:

— Зачем, зачем ты все это сделал?

«Для тебя», — хотел сказать он, но не сказал…

Утром он уезжал. Бабушка посмотрела на Артура укоризненно, но неожиданно поцеловала его в голову, когда он склонился над ее рукой… Динка пошла проводить его к автостанции. Лил дождь, теплый и крупный. Горы спрятались за облаками, но море напоминало о себе свежим дыханием огромного существа… Во время расставания Динка молчала и, лишь когда он уже договорился с водителем, сказала задумчиво:

— Я обязательно пойму… Ты слышишь, я пойму.

Колеса поезда стучали и стучали. Артур напился в вагоне-ресторане, но все равно Динка стояла перед его глазами. И он понял, что обречен всегда в лучшие и худшие свои минуты видеть ее, в белом платье, с синевой за плечами… В эту ночь он впервые со времен совсем забытого детства плакал, молча и страшно кривясь в гримасе. Что-то стронулось в нем необратимо, и в его душу ворвалась жизнь, которая раздирала ее и мешала дышать.