Женское счастье - Наталья Никишина

— Гуся, ну ты же из хорошей семьи, приличная женщина, не стыдно тебе «мыльные оперы» смотреть?

— Сноб ты, Василий… А Майк — мальчик неплохой. Вот послушай, как заливается, чисто соловей!

При упоминании своего имени Майк чуть не брякнулся с печки. Он совершенно не мог взять в толк, что нужно от него международной банде. В голове проносились все виденные в кино варианты, но его скромная особа явно в них не вписывалась. Лельский задержал дыхание, вслушиваясь в дальнейший разговор.

Собеседники неспешно ели, потом подняли бокалы с красным вином.

— За доченьку! — провозгласил мужчина.

— За Снежану! — подтвердила бабка. Она совсем утратила народность речи, и только изредка проскакивало у нее просторечное выражение. А мужчина походил скорее на какого-то из российских императоров, чем на мафиози отечественного розлива.

При мысли о том, что его Снежка — родня этим преступникам, Лельский аж скривился. Теперь он понял, откуда на ней такие меха и драгоценности. И еще понял, почему его жена всегда отмалчивается, когда он интересуется ее родными. «Значит, она от них сбежала, — понял Майк, — а все мои приключения в дороге — дело рук ее папочки. Непонятно только, почему они сразу меня не прикончили. Выстрел из пистолета на пустынной дороге — и адью! Может, боялись, что Снежана узнает и не простит им?… А так замерз, ну и черт с ним… Менты даже уголовное дело открывать не станут. Дело в праздники, мало ли бедняг потом находят…»

Старуха в унисон мыслям Лельского сказала:

— Напрасно ты, Вася, Кику посылал. На нее ж и глянуть гребостно… Да и Лихоманка эта — пустое дело. Как-никак его дочь твоя охраняет неусыпно. Да и Маню к нему приставила…

— Ну, насчет Кики ты не скажи. Есть такие любители… А Лихоманка, что ж? Задержала его чуток — и то дело. Ты ж уложение от Коровьева года помнишь? Если Снежана проведет с ним святки, то мы к ней претензии иметь не можем. А без машины он аккурат неделю домой добираться будет, если доберется, конечно…

При мысли о том, что Василий прав и домой ему, может быть, и вовсе не попасть, Майк заволновался. Он лежит тут в логове врага, на полатях, а бедная девочка ждет его там одна-одинешенька. И может не дождаться. И ведь никого у нее нет, кроме этих кошмарных родственничков с их дурацкими условиями и договорами. Но тут старушка сказала такое, что Майк похолодел, хотя у него и без того зуб на зуб не попадал. В доме почему-то стало совсем не жарко.

— Да хоть и придет он домой сегодня? Ну и что?!! Проку ему с этого не будет. Ты сам подумай, Василий, она ж, считай, что из снега. Навроде Мани. А Майк — молодой, горячий! Год-другой потерпит, а потом к обычной девке побежит. Человек, он тело любит. А Снежана наша не так воспитана, чтобы гадости терпеть, вот она к нам и вернется. А уж мы ее, лапочку, и пожалеем, и приласкаем. Вот так-то, братец.

— А я ее в Сорбонну отправлю. Точно. А может, к дедушке, на Аляску, — припечатал Снежанин папочка.

Несомненно, старуха отлично разбиралась в особенностях Снежкиного темперамента. Майк даже заслушался. Правда, очень печально стало у него на сердце. И даже послышалось ему, что где-то далеко тихо-тихо плачет и жалуется родной голос. Но он тут же успокоился. В конце концов, себя-то он знал хорошо: может, ему чистота и холодность как раз и нравятся в Снежке больше всего.

В это время кассета кончилась и в наступившей тишине раздалось отчетливое и звонкое Манино мурлыканье.

— Ты что это, Гуся, никак кота снова завела? — спросил Василий.

Бабуся не успела ответить, как тот подошел к печи и отдернул занавеску. Всклокоченный, с отлежанной щекой и красными ушами, Лельский предстал пред грозные очи тестя. Вслед за ним, потягиваясь, выбралась Маня и прыгнула Василию на плечо. Манино дружелюбное отношение к Снежкиному отцу Лельского слегка успокоило, и ноги у него почти перестали дрожать.

— Хорош! — промолвил суровый Василий. — Да и ты, Гуся, хороша. Мы ж при нем чего только ни говорили! Не спал небось?… И что теперь с ним делать?

Гуся вскочила на ноги.

— Ты, Вася, охолонь, охолонь! — суетясь, заговорила старушка. — А ты, Майк, садись, выпей да закуси, чем лес послал.

— Садись, — разрешил Снежкин отец.

Лельскому налили чарку, положили грибочков и мяса. Он поднял бокал и произнес торжественно:

— За вас, дорогие родственнички!

— Не рано ли ты в родственнички лезешь, удалец? — поинтересовался Василий.

— А что, прихлопнуть меня собираетесь? — храбро ответил Лельский, успевший выпить.

— Вовсе нет, хочу попытаться отговорить вас, молодой человек, от безнадежного предприятия. Вы же слышали. Гуся все ясно изложила. Как-никак, а именно она воспитывала вашу супругу и мою дочь.

— Это бесполезно, — упрямо заявил Майк. — Да я и не рвусь в вашу мафиозную семейку. Наоборот, мы со Снежаной будем жить на честно заработанные деньги. И оставьте нас в покое со своими грязными делишками! — Майк вошел в раж и просто чувствовал, что похож на комиссара Катани, как брат-близнец.

Василий вдруг засмеялся раскатисто и простодушно.

— Да он, Гуся, ничего не понял? Ох ты! А еще фолк исполняешь! И не сообразил, из какой семьи девку берешь! — Он стукнул об пол невесть откуда взявшейся палкой из серебра, и вся изба покрылась тускло-сияющим инеем.

Гуся закричала:

— Прекрати, Василий, а то я сейчас жара поддам!

Василий снова ударил посохом, и иней исчез. Лельский сидел озадаченный и онемевший.

— А хочешь, дружок, я тебя известнее и богаче самого Копперфильда сделаю? — спросил тесть.

— Ой, да на что ему? Нашел тоже звезду. Фокусник, прощелыга! Пусть будет вон как Боуи. Какой мужчина приятный! — отозвалась вместо Лельского Гуся.

Майк даже не задумался, кем она доводится Снежане, ибо генеалогическое древо новых родственников его в данный момент не занимало. Тем временем на стене дома возник громадный экран. Майк увидел себя. Стоял он на шикарной концертной площадке в соответствующем прикиде. Сначала играл только свет, почти осмысленно, а потом пошла инструменталка такой красоты и сложности, что Лельский не враз узнал свою старую песню. Майк, сидящий за столом, заплакал. А тот, на экране, запел. Голос был его, Лельского, но усиленный до почти нечеловеческой чистоты и гармоничности. Майк слушал себя, и слезы бежали по его не бритому сутки лицу… Песня кончилась, и было видно, что поклонники рвутся к сцене, а охрана их не пропускает…

— Ну, будет, будет… Все это у тебя впереди. Вот хоть завтра и начнется… — рокотал Василий.

Но Лельский утер слезы и покачал головой.

— Не надо мне этого! У меня свой собственный голос есть. И Снежка.

Тут вступила в разговор Гуся:

— Подумай ты, она ж кто? Снегурочка. Ледышка. А ты мужчина здоровый, темпераментный. Чего ты с ней мучиться будешь?