Повести Невериона - Сэмюэл Дилэни

– Моя тетя говорит, – сказала Юни Нореме, – что женщина должна ждать, когда мужчина ее выберет, – а меня никто не выберет, потому что я сирота. Она говорит, что если девочка уйдет из отцовского дома больше чем на неделю, ее непременно поймают работорговцы.

– Я ушла из отцовского дома на несколько лет. Осторожность, конечно, не помешает, но это, по-моему, просто глупость, от которой надо избавиться.

Сбоку что-то сверкнуло: Вран, вернувшись с ручья, снова извлекла меч из ножен.

– Почему у тебя такой смешной меч?

– Смешной, говоришь? – На одном клинке играл лунный свет, на другом огонь. – В твоей странной и ужасной земле ты видела только одинарные, но это жалкое, мужское оружие. Смотри. – Вран присела на корточки. – Вот острый край нижнего, вот острый край верхнего. Это значит, что ты можешь рубить как направо, так и налево. А посередке желобок, такой же, как между складками твоего лона. Внутренние края острые, как и внешние. Если между клинками попадет что-то неприятное, – Вран сделала выпад вверх, – ты просто убираешь его!

Норему снова пробрала дрожь. В эту ночь что-то внутри нее поднялось, сделало полный оборот и опустилось обратно – прежней она себя больше не чувствовала.

– Я видела рабов – и женщин, и мужчин, – которых приводят из джунглей на юге. Если бы меня схватили работорговцы, я бы…

Мы с этой девочкой родились за сотни миль друг от друга, думала Норема, но я могу договорить за нее с той же легкостью, как если бы она была моей младшей сестрой: я бы убила себя.

– Если бы схватили меня, я бы убила их, – сказала она, помешивая жаркое. – Ужин готов, садитесь и ешьте.

– Приятно слышать, – сказала Вран.

– Сбегай и возьми еще ножи, Юни – а, у тебя уже есть. А ты, Вран, расскажи нам за едой, как богиня создала мир, мужчину… женщину и мужчину. Я с удовольствием послушаю еще раз, и Юни, уверена, тоже понравится.

– Это интересная сказка? Как вкусно пахнет…

– Слушай, маленькая язычница, и решай сама. – Вран наколола мечом кусочек зайчатины и поднесла ко рту. – В начале было семя…

5

Госпожа Кейн в вихре синего и зеленого, звеня браслетами, прошла в низкую дверь.

– Есть тут кто-нибудь? Мне нужно купить горшок.

– Уже бегу, благородная госпожа! – Зуон, бьющий комок глины о свинцовую плиту для получения пузырьков, чтобы изделие при обжиге не разлетелось вдребезги, прикрыл его мокрой тряпкой и вышел в лавку, вытирая руки о запачканную тунику. – Какой желаете? Извольте взглянуть, тут выставлены самые лучшие…

– Мне нужно то, чего у тебя нет. Ты уж прости, но в лавке у тебя темно и пахнет противно, а погода нынче хорошая. Это ненадолго – давай выйдем на солнышко и потолкуем.

– Из-за одного-то горшка?

– Это особый горшок. Сделаешь для меня такой, закажу целую сотню.

– Сотню? Конечно, госпожа, давайте выйдем на свежий воздух. – Зуон, пропустив даму вперед, последовал за синими покрывалами и звенящими браслетами.

– …как пророчица и сказала! – выкрикнул детский голос. Мяч ударил в стенку колодца с соляными подтеками, и стайка ребят с визгом умчалась по переулку.

– Итак, друг мой. – Госпожа Кейн взяла старика за руку, что огорошило Зуона не меньше брезгливости к его лавке. – Много поколений жители Колхари и его пригородов, как известно, готовили пищу в горшках-треножниках. Их ставят на угли, размешивают жар кочергой…

– Как же, как же. Моя матушка в них вишневый пудинг готовила – до сих пор его вкус помню.

– Моя тоже, но дело в том…

– Треножники, говорите? Милостивая госпожа, да я хоть сейчас вам двадцать пять штук предоставлю. Глазурованных, как с простым узором, так и с более…

– Не нужны мне треножники. – Унизанная кольцами рука госпожи сжала окрашенные глиной пальцы гончара. – Я, видишь ли, была недавно на Шпоре и видела, как жены варваров, только что поселившихся в городе, стряпают у дверей своих хижин прямо на открытом огне. Их мужья работают у меня грузчиками за самую малую плату, если снисходят до работы вообще. Горшки то и дело опрокидывают как сами женщины, так и их варварята, а то и пьяные варвары. Даже я, к стыду своему, требуя вернуть деньги, которые один негодяй у меня украл, вылила в огонь его ужин – но не поощрять же воровство, в самом деле. Так вот, эти варварки клянут треножники как творение злого бога, ибо не привыкли к ним с детства, как наши женщины.

– Темнота, что и говорить, – согласился Зуон. – И от сквернословия их уши вянут, если понимаешь, что они говорят. Не знаю даже, кто хуже, мужчины или…

– Я хочу, чтобы ты сделал горшок на четырех ножках. Я посмотрю, подойдет ли он мне – если да, закажу еще девяносто девять.

– На четырех? – Лохматые брови Зуона сдвинулись. – Слыханное ли дело!

– Горшок на четырех ножках устойчивее, и опрокинуть его будет не столь легко. Поверь мне, их будут хорошо покупать – сначала варвары, а там, глядишь, и наши хозяйки.

– Пошли с Бабарой мы опять,

Чтоб Яму южную занять – бабах!

– Не поймал! Не поймал! Моя очередь!

– Так ведь у треножников ножки не должны быть одной длины. – Тени бегущих детей наложились на тени двух стариков в солнечной луже и растворились на теневой стороне. – Три ноги завсегда в землю упрутся. А коли у четырехногого одна нога будет короче других… ну, тут, конечно, есть способы, особливо если сразу сотню лепить.

– Ты сделаешь не одну сотню и хорошо заработаешь. Поверь мне, этим женщинам требуются устойчивые горшки. А через пару месяцев, если не через пару недель, и коренные горожанки их начнут покупать. Или ты из тех, кому нет дела до женских мучений?

– Заработки – дело хорошее… да только теперь, осенью, я уже не так рвусь деньгу зашибать, как весной. И не знаю, достанет ли у меня сил на целую сотню горшков. Если б вы, госпожа, знали печальную историю моего подмастерья… прекрасный был юноша, и любил я его, как родного сына.

– При чем же здесь он?

– Прекрасный был юноша. Добрый, работящий, способный до ремесла. Я взял его к себе от родителей и не меньше любил, чем они – а может, и больше. Хороший был мальчик, госпожа, на редкость хороший.

– Мы говорим о горшках, гончар. И о деньгах, которые они тебе принесут.

– Так и я о них, госпожа. По весне, значит, приходит ко мне гонец от южного барона, заказчика моего – давнего, еще до правления малютки-императрицы, правосудной владычицы нашей. Здоровый такой, со шрамом на роже. И говорит: пошли, мол, доверенного человека к барону, чтобы договориться о поставке…

– Как пророчица и сказала… Ах ты! В колодец упал! Еще один потеряли!

– …О поставке этих вот мячиков, что делаются из сока южного дерева и каждый раз по осени пропадают с улиц. Я и отправил своего подмастерья на юг кораблем и денег ему с собой дал – так, немного. Думал, такого хорошего парня никто не соблазнит на дурное дело вроде того, что учинил ваш варвар. И все ж таки его соблазнили. Ехал он всего на неделю, а я уже три месяца его в глаза не видал. Вот оно, госпожа, что деньги делают с человеком! Поначалу я боялся, что с ним случилось неладное. Написал письмо к барону Альдамиру на юг с вопросом, доехал ли до него мой Бейл. Боюсь, пишу, как бы парень не сбежал с моими деньжатами. Посылаю письмо с тем же кораблем, на котором Бейл и отплыл, и получаю добросердечный ответ из монастыря, где он на время остановился. Грамотно написано, на трех языках – вдруг я каким-то лучше владею, чем остальными. Я две ночи таскался по тавернам в порту, пока не нашел девку, знавшую третий – и убедился, что говорится там то же самое, что и на двух других. Да, пишут, боялся я не напрасно: юноша из Колхари по имени Бейл в самом деле остановился на сутки у них в монастыре, в Вигернангхе, и все это время только и говорил, что хочет с хозяйскими деньгами сбежать: на варварском-де юге это легко, ловить его некому. А наутро и ушел незнамо куда. Послали в баронский замок спросить, не там ли он – туда он не приходил, а крестьяне вроде бы видели, как он шел по южной дороге. – Старый Зуон осторожно убрал руку из-под ладони госпожи Кейн. – Тогда я серьезно задумался насчет денег, о том как они работают. Раньше как было? Берешь мальчишку из бедной семьи, кормишь его, даешь ему кров и постель, ремеслу его обучаешь – глядишь, со временем он входит с тобой в долю и наживает столько же, сколько и ты. А теперь ты берешь мальчишку из бедной семьи и сущие гроши ему платишь, напоминая, что ты богат, а он беден. Как же даже хорошему парню не соблазниться от таких-то обид?