Повести Невериона - Сэмюэл Дилэни

– Мой сюзерен, вы нравились мне куда больше, когда были лохматым, влюбленным в лошадей семнадцатилетним юнцом. Ты был красивым, бессердечным… весьма докучливым мальчишкой, надо сказать. А когда вырос, стал еще одним утонченным аристократом, каких у нас пруд пруди. Вы только на то и способны, чтобы тратить бешеные деньги на замки, роскошные одеяния и башни, где держите сказочных чудищ. Ты напоминаешь мне моего кузена, барона Иниге. Я как раз то и любила в неотесанном юном провинциале, которого привезла ко двору, что не могла представить его таким.

– Да уж помню, что ты во мне любила! И кузена твоего помню, хотя не видел его много лет. Среди всех этих напыщенных графов и герцогов он один старался быть добрым со мной… хотя я этого не заслуживал и вряд ли нравился ему больше, чем всем остальным. Как он поживает, Кудрявый?

– Покончил с собой три года назад. Его страстью, если помнишь, были цветы – и в последние годы он, боюсь, стал совсем одержимым. Насколько я понимаю – меня не было рядом, когда это случилось, – он с ума сходил по редким растениям. Особо гонялся он за одним, которое то ли не мог найти, то ли оно вовсе не существовало в природе. Слуги нашли его в оранжерее с белыми лепестками ядовитого горного цветка во рту. – Миргот содрогнулась. – Подозреваю, что страсти вроде его и твоей неизбежно приводят к такому концу при нашем образе жизни и в наше время.

Сюзерен засмеялся, теребя воротник своего богатого кафтана. Его голубые глаза, как замечала визериня, порядком выцвели, лицо преждевременно покрылось морщинами; ногти он грыз и в юности, но теперь на концах его пальцев виднелись настоящие раны. Двое рабов у двери, в не менее богатых ошейниках, привычно подошли поправить туалет своего господина и вновь отошли. Сюзерен, не замечающий этого, и визериня, гадающая, притворяется он или нет, проследовали между ними на ступени винтовой лестницы.

– А теперь, – сказал белокурый вельможа, пропуская вперед свою возлюбленную двадцатилетней давности, – вернемся к менее приятной стороне твоего приезда. Знаешь, я начинаю опасаться любого визита с севера. На прошлой неделе ко мне явились две простолюдинки – одна рыжеволосая островитянка, другая, коротышка в маске, из Западной Расселины. Они путешественницы, искательницы фортуны. Та, что с запада, работала раньше в Фальтах, обучая драконов и девочек-всадниц. Беседы с ними услаждали меня. Островитянка знает чудесные сказки и умеет описывать свои похождения на пергаменте, другая же очень наблюдательна и остроумна. Мы прекрасно провели вечер, я накормил их, дал им приют, наделил подарками и был бы рад увидеть их снова. Если бы звезды расположились иначе, тот несчастный в темнице и его беглый дружок могли бы встретить столь же теплый прием… но одного пришлось заковать, а к другому приставить стражу. Ты в самом деле хочешь внушить этому бедному мулу, что его допросами распоряжается барон Кродар, а не ты?

– Разве ты против? – Миргот, коснувшись сырой стены, провела рукой по черным косичкам на лбу. – Помнится, ты с такой жадностью смотрел на мучения узников, что меня это стало тревожить.

– Мучения? Это всего лишь допрос – боль, по твоему же приказу, сводится к ничтожной величине. – Смех Стретхи эхом прокатился по лестнице, напомнив Миргот о мальчике, которого она больше не находила в этом мужчине. – Я ни на что не возражаю и ничего не одобряю, моя визириня. Он у нас в руках, и с ним поступают, как должно. Я заметил, как ты смотришь на мои стены, Миргот! Десять лет назад, строя этот замок на развалинах родительского хутора, я воображал, что в мои чертоги сбежится вся неверионская аристократия, но лишь ты одна постоянно навещаешь меня – приезжаешь хотя бы не только по крайней необходимости. Думаю, ты приезжала бы, даже живи я по-прежнему в той ветхой лачуге, где ты впервые меня увидела. Чего мы только не делаем ради дружбы. Я вот все думаю, что сталось с дружком нашего узника… они оба дрались как черти. Жаль, что он убежал.

– У нас остался как раз тот, кто мне нужен.

– Что ж, у тебя свои резоны – политика там, интриги. Вот что значит прожить в Колхари почти всю свою жизнь. Здесь, в Авиле… впрочем, разница не так уж и велика. Ты критикуешь мои увлечения, я твои. Мне бы, конечно, хотелось бы действовать более прямо: сказать этому псу, что мне нужно, и отрубить ему голову, если он этого не исполнит. Не по мне эти ваши игры, но я охотно помогаю тебе. А ты вот пренебрегаешь моим питомцем, который мне дорог как сама жизнь – но я крепко уверен, что когда-нибудь твой гонец привезет мне прекрасную сбрую, найденную тобой где-нибудь в старой сокровищнице или, кто знает, заказанную для меня у лучшего шорника. И это доставит мне величайшую радость.

С этими словами сюзерен Стретхи бережно взял под руку свою визириню.

2

Сарг снова бежал.

Отводил низкие ветки, обходил бурелом, перепрыгивал через болотистые окна. За деревом, окатившим его дождевой водой, открылся освещенный луной замок. Сколько он их уже повидал, этих замков… Позади перешептывались листья.

Он прислонился к валуну, отдуваясь. Грязные пальцы нашарили ошейник, запертый на ключ. Рукоять меча на бедре еще липла к руке – помыть ее Сарг не успел. Взгляд, устремленный им на колоссальное здание, был не передышкой, а продолжением бега: энергия, двигавшая его ногами, временно переместилась в глаза, уши и то, что за ними. Миг, и ноги снова пришли в движение; каждый шаг вниз по усыпанному гравием склону отзывался болью даже в его мозолистых пятках. Работали и руки, да так, что костяшки нагрелись, чиркая по бокам.

Впереди, загородив звезды, выросла балюстрада.

Тут должна быть открытая дверь. В памяти всплывали семь замков, в которых он уже побывал, и семь боковых дверей, все незапертые. Юный варвар, покрытый грязью, с листьями и всяческой дрянью, застрявшей в волосах на голове и на теле, голый, не считая меча и ошейника, перебежал по лунной стерне в тень башни – и задержался, вбирая в грудь холодный осенний воздух, тут же закипающий в его легких.

– Стой! – крикнул кто-то с факелом из дверного проема. Сарг передвинул ножны назад: если стражник не видел, как он бежал, то подумает, что перед ним просто голый раб. – Кто идет?

Сарг задрал подбородок так, чтобы был виден ошейник, и сказал, памятуя о семи замках:

– Я вернулся. Утром, на работах, отбился от всех остальных.

– Назови свое имя и звание.

– Я Сарг, господин, раб из бараков сюзерена. Утром я потерялся…

– Ага, рассказывай.

– …и нашел дорогу вот только сейчас. – Сарг с задранным подбородком медленно приближался к двери, думая: я бегу, я бегу…

– Слушай, парень. – Факел двинулся вперед – до него оставалось пятнадцать футов, десять, пять, три…

Я бегу. Юный Сарг, похожий на грязного полевого раба, выхватил меч из ножен и вонзил в живот ниже факела. Факел плюхнулся в грязь и горел теперь только с одной стороны. Сарг налег на рукоять, направляя меч кверху, рассекая диафрагму и легкие. Стражник упал, пустив изо рта струйку крови. Сарг чуть сам не упал на него, но тут же вытащил меч и побежал снова с клинком наготове, ожидая второго стражника (в четырех замках он был, но здесь, за дверью и на лестнице, где дыхание бегуна звучало как хриплое эхо, не оказалось никого).