Последняя любовь Гагарина - Дмитрий Бавильский

Раньше он полётов не боялся. Никогда. У него даже уши не закладывало, а всяческую турбулентность Гагарин воспринимал как катание на американских горках: вверх – вниз, вверх – вниз, а то, что дух захватывает и в животе прохладный обвал случается – так это происходит ровно в соответствии с задуманным эффектом.

А тут вдруг страх. Из-за открывшихся возможностей, которые только-только начал пробовать? Надкусил только-только и испугался не успеть испить до дна? Деньги жать стали и в липкую дрожь превратились.

Пока самолёт выходил на взлётную полосу, включал турбины, заставляя покрываться пластик обивки мелкой дрожью, Гагарин вытащил блокнотик, разложил столик и торопливо записал:

И только тогда успокоился, волнение как рукой сняло. Из-за судьбоносности момента написал в рифму. Почему – и сам не знал. Не шедевр, конечно, но жизнь в безопасности, и это – главное.

Пока Олег священнодействовал, Дана смотрела и не вмешивалась: мало ли что. У богатых свои причуды. Каждый своим способом превозмогает внутренний дискомфорт, который при взлёте не посещает только бесчувственных стюардесс.

42

Классовый антагонизм на работе нарастает. Вернувшись из Марокко с пластиковым пакетом, полным апельсинов, отдохнувший и загорелый, Гагарин наткнулся на стену отчуждения. Коллеги словно бы сторонились его. Косились. Шушукались за спиной, и это уже не прикалывало, как раньше, не радовало.

Верным дружбе остался лишь добродушный Денисенко. Бледный (после дежурства), исхудавший, он радостно пожал Олегу руку, отметил загар. В обеденный перерыв сели вместе, Денисенко развернул бутерброды с докторской колбасой.

Гагарина распирало похвастаться открывшимися возможностями, едва сдержался: чувство самосохранения развивалось в нём с самого раннего детства, а на четвёртом десятке приобрело гипертрофированные формы.

Заговорили, впрочем, о богатстве. Гена по простоте душевной заговорил. Пришлось молча выслушать. Единственная фраза, которую Гагарин позволил себе изречь со значением, звучала достаточно нейтрально.

– Богатый – это тот, кто распоряжается своим временем и может потратить его на себя.

– Значит, богатые – совершенно иные существа? – не унимался дискуссионно настроенный Денисенко.

– Знаешь, Гена, – Олег вспомнил чью-то фразу, – богатые – точно такие же люди, как и все другие. Просто у них денег больше.

– Я тоже так думаю, – пробасил Денисенко и завёл глаза, – вот если бы у меня было много денег…

– И тогда бы что?

– Ну не знаю, не знаю…

– Вот и я не знаю, – сказал Олег.

43

Давно к нему не приходил этот потусторонний Голос, очень давно. Олег по нему соскучился, потерял ориентир, тем более что жизнь пошла путаная, непредсказуемая.

Что из всего этого выйдет? Пан или пропал? Ничего страшного не грозит, горизонт чист, но отчего ж тогда, время от времени, посасывает под ложечкой? Олег врастает в новую кожу. Олег привыкает к изменениям во всём – от манеры одеваться так, чтобы быть не слишком заметным, до ощущения вседозволенности: иной раз накатит безбашенное «своя рука владыка», и хочется заставить солнце вставать на западе. Смешной человек, Гагарин уверен, что теперь это (изменить траекторию вращения планеты) в его силах. Ну-ну.

Превращения незаметны и необратимы. Его начинает тяготить работа: богатый человек может (должен) тратить все силы на самого себя, а не на других. К тому же эти «другие» люди ни черта не понимают в тонкостях коллекционных вин и не ценят прелестей дорогого постельного белья – ведь и в самом деле, есть ли разница, на каких простынях спать?

Лишь бы спалось, и сны демонстрировали комфортные.

Олег дежурит. В городе ночь, тишина, в больнице – вязкая духота многочисленных мучений, наслаивающихся друг на друга, хочется открыть окно, проветрить палаты, но нельзя, да и не приведёт ни к чему. Олег снова закуривает сигарету. Возле компьютера (экран светится как телевизор дома) ещё можно существовать – немного уюта, зеленый чай опять же. Тогда он и начинает слышать Голос.

44

В марокканском отеле Гагарина тронула одна подробность – для того чтобы руки жильцов не марались типографской краской, газеты здесь проглаживали утюгом.

Изощряться можно до бесконечности – он и раньше подозревал за миром нечто подобное, а теперь убедился в этом. Он ещё не знает, что сытость и скука очень скоро становятся главными болезнями богатых людей, практически неизлечимыми заболеваниями, хронические формы которых отяжеляют депрессии, алкоголизм и самоубийства.

Это только в раннем детстве мы все мечтаем оказаться в закрытой на ночь кондитерской. Взрослый человек знает ограниченность своих возможностей: после третьего (ну хорошо, четвёртого пирожного) начинаются (могут начаться) ненужные проблемы с пищеварением, лишним весом и т.д. и т.п.

45

Диалог получается невнятным. Больше намёков, чем конкретных указаний. Одни, понимаешь, метафоры, толкуй хоть в эту сторону, хоть в другую. Мол, хотел – и получил, дорогу осилит идущий, но благими намерениями дорога в ад вымощена – груда штампов, порождённых усталым и растерянным мозгом.

Никакой определённости, так что полагайся (приходится полагаться) на собственные силы. Буратино вылез из пелёнок и пошёл в школу. Теперь ему уже никто не указ, а раз так – делай что должно, и будь что будет. Эх, если бы только знать, что делать.

А вот не сцы, гудит Голос, я дам тебе проводника, который выведет к Свету и к Воде, к Воде и к Свету, иди за ним и не оглядывайся, не сомневайся, только так всё и сложится, всё и получится.

Понурый Гагарин кивает. С этим более или менее разобрались. Если честно, его другой скользкий момент волнует – неужели действительно будет всё и ничего за это?

Голос замолкает на неопределённое время. Экран компьютера гаснет, переходит в экономный режим: на его тёмном фоне проступают звёзды, которые бешено мчатся в никуда.

За окном висит полная луна, отчего становится совсем уж неуютно. Вдруг нестерпимо начинает вонять пепельница, Гагарин идёт к раковине и начинает настойчиво мыть. Моет, моет, моет…

– Если Воды станет больше, чем Света, ты окажешься на пределе, после которого наступит или окончательный Свет или окончательная Мгла.

– А как я пойму это? – спрашивает Олег пустоту.

– Поймёшь, обязательно поймёшь, когда поделишься тем, что у тебя есть. Чем дальше ты будешь идти вслед за проводником, тем чётче станешь понимать, что от тебя требуется.

– Но кому? – шепчет Олег пустоте пустот.