Огненная сага - Бернхард Хеннен

– Как верховному священнику Цилии, твоему отцу докладывают обо всех планируемых военных походах всех городов, – продолжила Фелиция, – и он хранит настоящий серебряный диск. Тот, который оказался в руках Виллани после предательства на Кровавом мосту. Но он не принадлежит вашему октагону. Он должен стоять в сердце леса!

– И теперь ты ожидаешь, что я еще раз украду серебряный диск? – покорно спросил Милан. Такая попытка была обречена на провал. Его отец не говорил об этом, но Милан был уверен, что Нандус принял меры для защиты драгоценного алтарного украшения. Кроме того, он слишком хорошо осознавал, что лишь чудом избежал смерти от меча своего отца.

– Я бы уговорила тебя на кражу, если бы была интриганкой, как торговцы, которые планируют ваши войны. Но я пока не пожертвовала моралью ради своего дела.

– Что ты имеешь в виду?

«Какие пустые фразы», – разочарованно подумал он про себя.

– Ну, если я уговорю тебя украсть диск из октагона, то только выиграю. Либо тебе это удастся и я смогу вернуть диск в лес, чтобы стереть старое пятно позора, либо же у тебя ничего не получится, тебя схватят, а может, даже убьют, и весь город узнает, что вором под маской Человека-ворона является сын верховного священника. Репутация Нандуса Тормено будет навсегда уничтожена. – На мгновение она задержала на нем взгляд. Ее зеленые глаза были полны тоски. – Иногда я думаю, как хорошо было бы, если бы мое сердце походило на счеты с их деревянными бусами на стержне. Мир был бы намного проще.

– И тогда ты бы пожертвовала мною?

– Пожертвовала… – фыркнула она. – Такая идея даже не пришла бы мне в голову. Я бы думала исключительно о победе своего дела.

Разговор пошел совсем в другом направлении, чем он надеялся. Он должен был встать и уйти…

– Я бы предпочла видеть тебя на моей стороне, Милан, – сказала она, и ее голос снова изменился. Он стал мягким, почти соблазнительным. Она настолько хорошо умела притворяться или же ее слова действительно были искренними?

– Я хочу понять, почему ты восстал против собственного отца и, следовательно, против этого города. Милан, думаю, ты не все продумал до конца. Что должно было произойти с серебряным диском? Куда ты собирался бежать? Есть ли у тебя деньги или хотя бы друзья, которые помогли бы тебе? Я убеждена, что ты вступил на одинокий путь, и единственной причиной для твоего поступка было раненое сердце.

Никогда раньше Милан так себя не чувствовал. Казалось, Фелиция видела его насквозь и понимала причины его поступков лучше, чем он сам.

– Не споришь? – спокойно произнесла она. – Ты поступил правильно по неправильным причинам, Милан. Прислушайся к себе. Пойми, на чьей ты стороне. Подчинишься своей крови и пойдешь по пути своего отца или же послушаешься своего сердца, чтобы руководящим принципом твоих будущих решений стало исключительно твое понимание справедливости? Мы решаем, как выглядит мир, в котором мы живем. Каждый день. Прими решение. Сражайся на моей стороне. Через два дня я вернусь сюда, чтобы услышать твой ответ. И еще кое-что: пройдись через рыбный рынок, взгляни на справедливость своего отца!

Вздохнув, Фелиция поднялась и оперлась о свою трость точь-в-точь как старая нищенка.

– Твое стихотворение было очаровательно красивым, – сказала она с улыбкой, от которой ее маска растворилась. На мгновение он снова увидел перед собой соблазнительную воровку, которая зашила его рану.

Затем она наклонила голову и ушла, низко согнувшись. Если бы он не знал правду, то ни на мгновение не усомнился бы в том, что это сгорбленная от подагры старуха. Она снова пошла вниз по Дороге печали, но на этот раз просто растворилась среди прохожих.

Милан закрыл книгу и посмотрел на небо. До сих пор он боролся со своим отцом. Он вел себя как эгоист. У его борьбы не было высокой цели. Он попросту взбунтовался, потому что его жизнь казалась полностью предопределенной.

Фелиция устыдила его. Ее борьба была благородной. Но мог ли он на самом деле противостоять Лиге? До сегодняшнего дня Джованни Виллани был для него героем. Генерал, который окончательно изгнал герцогов Швертвальда с Кровавого моста, где так много храбрых борцов Лиги погибло под градом стрел, выпущенных врагами. Как он мог быть уверенным в том, что Фелиция говорит правду? Он знал слишком хорошо, как быстро можно было выдумать правдоподобную историю.

Милан поднялся. Возможно, на рыбном рынке ему удастся найти ответы на свои вопросы.

ДАЛИЯ, РЫБНЫЙ РЫНОК, ПОСЛЕ ОБЕДА, 1-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА ЖАРЫ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Милан не любил посещать рыбный рынок во второй половине дня. Запах уже несвежего ночного улова тяжело висел между прилавками, где его предлагали к продаже с раннего утра.

На рынке было мало людей. Торговцы заманивали покупателей бросовыми ценами, в то время как на крышах соседних домов собиралось все больше чаек, чтобы полакомиться рыбой, на которую до вечера не найдутся покупатели.

Милану показывали живых крабов и моллюсков в деревянных ведрах, но он даже не смотрел на товар. Когда он шел к помосту для казни, поставленному посреди рынка, ему показалось, что палатки торговцев отодвинули дальше, чем обычно.

К деревянным брусьям помоста был прислонен открытый гроб. Сквозь его дно была протянута веревка, которая удерживала труп мальчика. Его выставили, как мертвую рыбу. У мальчика отсутствовало лицо, а его голова лежала под странным углом на левом плече.

Справа от гроба на корточках сидела женщина. Она была привязана цепью к помосту, а ее голова и руки торчали из тяжелого позорного деревянного ошейника.

Рядом с ней стоял городской страж в сине-белом мундире. Он подозрительно посмотрел на Милана.

– Ты не можешь давать ей ничего пить или защищать ее от полуденного солнца, – устало объяснил он, как будто ему приходилось произносить эти слова в сотый раз.

– Почему она здесь?

Страж посмотрел в другую сторону и не ответил.

– Иди куда шел, – наконец пробормотал он.

– Потому что я хотела защитить своего мальчика, – сказала женщина сломленным голосом. – От взглядов. От мух.

– Она пыталась разрезать веревку, – вмешался страж.

Милан снова взглянул на страшный труп. От тела исходило зловоние. Мальчик в гробу едва доходил Милану до груди. Он был ужасно тощим, как и его мать, которую почти придавило к земле под весом деревянного ошейника.

«Это выходит за всякие рамки», – подумал Милан, испытывая ужас перед таким варварством и вызванный им гнев. Этот поступок хорошо подошел бы кровавому хану Хулану, но был недостойным верховного священника. Неужели его отец совсем лишен сострадания? Что вынудило его на подобные действия? И почему никто его не остановил?

Слова Фелиции отозвались в нем эхом: Мы решаем, как выглядит мир, в котором мы живем. Каждый день. Прими решение.

Он не мог просто уйти. Если он ничего не предпримет, то тем самым покажет, что терпит мир, в котором царит зло.