Знай, что я люблю тебя - Луис Леанте

Когда она вышла в небольшой дворик, Лейла начала отчитывать ее за то, что та поднялась так рано.

— Сегодня слишком хороший день, чтобы тратить его на сон, — весело ответила Монтсе. — К тому же я хочу пойти с тобой на праздник.

— Нет, я не иду. Ты поедешь с Брагимом и моей сестрой. Я должна готовить еду и помочь соседям на обряде обрезания.

Монтсе кивнула и отвлеклась от разговора, пытаясь восстановить мир среди детей, дравшихся за то, кто будет держать ее за руку.

У Брагима были крупные зубы, покрытые пятнами от чая, и глаза, красноватые от сухого ветра Сахары. Он плохо объяснялся по-испански, но не переставал весело болтать всю дорогу. Он вел машину, крепко держась обеими руками за верх рулевого колеса и, как большинство африканцев, не выпускал из зубов трубку. С лица его не сходила улыбка. Монтсе почти ничего не понимала из его монолога, но ей нравилось слушать неумолчное стрекотание парня. Она не знала, в какой степени родства он находится с Лейлой — брат он или свояк. Сестра Лейлы сидела между ними, не произнося ни слова. Монтсе спросила Брагима, не жена ли ему эта девушка, но тот лишь рассеянно улыбнулся, как будто не понял вопроса. В открытый кузов пикапа набилось больше дюжины детей из семьи Лейлы и соседних хижин. Они мастерски держали равновесие, подпрыгивая на каждой кочке, и радостными криками приветствовали все встречные автомобили. Через десять минут они прибыли на место празднования. На последнем километре поверхность пустыни превратилась в металлическое одеяло, сплошь состоящее из легковушек и грузовиков. Тысячи людей собирались в гигантский круг. Черные и голубые тюрбаны ярко выделялись на песке цвета охры.

Монтсе была одета в платье Лейлы. На голове у нее была надета голубая melfa, чтобы не привлекать особенного внимания. Мужчины держались вместе, читали молитвы, негромко переговаривались. Женщины молча стояли в стороне. Брагим и сестра Лейлы тоже разошлись. Монтсе присоединилась к женщинам. Она старалась все делать, как они. Уселась на землю и приложила руку к глазам, чтобы не пропустить ни одной детали из происходящего. Там среди огромной толпы кто-то громко читал Коран, отчетливо выговаривая слова в мегафон. Стихи древней суры затейливой арабской вязью поднимались в голубое небо пустыни. Монтсе старалась не выделяться среди женщин, но африканки поглядывали на нее несколько удивленно. Никто, однако, не задавал праздных вопросов. Хотя церемония уже началась, автомобили не переставали прибывать.

Примерно через полчаса чтение Корана прекратилось, и все заговорили в полный голос. Монтсе старалась не отходить далеко от сестры Лейлы и повторять все ее движения. Но, когда она поднималась с земли, заметила мелькнувшее в толпе женское лицо, заставившее ее похолодеть. Это наваждение длилось всего несколько секунд, потому что женщина быстро повернулась к ней спиной и скрылась среди галдящих людей. Монтсе показалось, что это Аза. Эта мысль молнией пронзила ее мозг и заставила сердце учащенно забиться. Она хотела позвать ее, но в последний момент сдержала крик. Ей совершенно не хотелось привлекать к себе излишнее внимание, а уж тем более предстать перед всеми истеричкой.

— Я сейчас вернусь, — сказала она сестре Лейлы, жестами подтверждая свои слова, и быстро побежала прочь.

Женщину она больше не видела, но хорошо запомнила цвет ее платка и точное место, где та скрылась из глаз. Люди, стоящие кучками или пожимающие друг другу руки, мешали ей передвигаться достаточно быстро. Монтсе старалась идти по прямой линии. Солнце слепило ее. Людское море неожиданно расступилось и поглотило ее, словно утлое суденышко. Она запуталась, начала петлять, ходить по кругу. Все женщины казались ей похожими на Азу. Монтсе вдруг всерьез испугалась, что ее сознание откажется воспринимать происходящее и она упадет в обморок. Она искала свободное пространство, чтобы хоть чуть-чуть отдышаться. Неожиданно она обнаружила, что каким-то образом оказалась среди припаркованных автомобилей, — здесь было меньше людей и больше воздуха, так что она попыталась успокоиться. Монтсе была точно уверена, что видела Азу. Ее лицо так часто являлось к ней в снах. Вдруг в голове откуда-то всплыло, что сегодня вторник, а она находится в самом сердце Сахары. Эта странная, но вполне разумная мысль заставила ее почувствовать себя лучше. Монтсе уже готова была забыть о происшествии и списать его на больное воображение, как вдруг увидела грузовик, припаркованный среди внедорожников. Сердце ее ушло в пятки. Она попятилась и спряталась среди машин. В душе начал подниматься ужас, вызванный воспоминаниями о Тиндофе. Этот грузовик показался ей очень похожим на тот, что был у захватившего ее легионера, Лемесье, как называли его алжирки. Она так испугалась, что даже задержала дыхание, чтобы не выдать себя. Потом увидела, что среди автомобилей уже замелькали люди, собирающиеся по домам, и это ее немного успокоило. Но все же было очень страшно, что проклятый Лемесье может быть где-то рядом.

Когда Монтсе, Аза и две алжирки вылезали из грузовика, раскаленные камни под ногами горели жаром. Все предыдущие представления Монтсе о пустыне рушились — наблюдаемая картина мало вязалась с тем образом, который виделся ей из Испании. Большая часть поверхности была покрыта не песком, а твердой почвой или кучами камней. Впервые за все время она заметила хоть какую-то растительность — пальму, колючий кустарник наподобие акации и еще какие-то совсем незнакомые редкие и чахлые кустики. Наемники легионера прятались от жары в слабой тени, которую в полдень приходилось искать. Три часа тряски по пустыне в кузове грузовика окончательно ослабили и без того скудные силы Монтсе. Она хотела было обратиться к своим мучителям, умолять их, чтобы они вернули ее в Тиндоф, но из пересохшего рта вырывались только слабые невразумительные звуки. Аза сжала ее руку, утешая. Их подвели к маленькому домику из бетонных блоков и необожженного кирпича, с кровлей, крытой поглощающим солнечные лучи уралитом. Наемники открыли дверь, грубо затолкали женщин внутрь. Пространства внутри их новой тюрьмы было гораздо больше, чем на старом месте, но там уже сидело шестнадцать женщин, с которыми, похоже, им предстояло разделить судьбу. В помещении стояла невыносимая вонь. В стене имелось лишь одно окно, и то закрывал оторванный от машины мятый капот, надежно примотанный проволокой. Выражение страха на лицах сбившихся в кучу женщин сменилось удивлением, когда они увидели здесь иностранку, с которой обращались так же, как с ними. Но никто ничего не сказал, они лишь чуть раздвинулись, освобождая на полу место для вновь прибывших. Аза осталась сидеть на корточках, закрыв лицо двумя руками, отчаянно пытаясь скрыть охватившее ее отчаяние.

Они просидели взаперти больше недели, не имея возможности выйти, даже чтобы справить естественную нужду. На второй день Монтсе перестала ощущать запахи. Утром и вечером им приносили несвежие финики. Она ела их с отвращением — из них вытекала какая-то белая жидкость, которая наводила доктора Камбру на мысли о ботулизме. Аза успокаивала ее, заставляла есть. Глиняный таз с протухшей водой тюремщики наполняли, даже не сливая оттуда скапливающийся внизу осадок. Снаружи постоянно доносились голоса болтающих, а иногда и ссорящихся мужчин. Изредка были слышны выстрелы, будто бы кто-то, потеряв рассудок, беспорядочно палил в воздух. По утрам легионер обычно уезжал с группой наемников, оставляя несколько человек для охраны женщин. Все пленницы были алжирками и говорили только по-арабски и совсем чуть-чуть по-французски. Они относились к Монтсе с уважением, которое очень ее смущало. Как-то раз, когда на рассвете стало очень холодно, одна из женщин дала ей свой бурнус.