Знай, что я люблю тебя - Луис Леанте

Изредка перед ним возникал образ Монтсе — ее глаза, ее руки… Случалось это нечасто, но, если случалось, ее полузабытый призрак неотступно преследовал его, смущая разум и сердце. Отрывок песни, мелькнувший в окне девичий силуэт — этого хватало, чтобы память о ней ожила, причиняя невыносимую боль. Иногда он принимался высчитывать, сколько ей осталось до родов. Тени прошлого терзали и мучили его, и лишь встречи с Андией помогали их отогнать. В присутствии родни девушка вела себя с ним подчеркнуто безразлично, не желая, чтобы братья и мать продолжали считать ее ребенком. Среди ее знакомых не было ни одной женщины, которая бы открыто проявляла свои чувства на людях.

— Когда ты уезжаешь в свою страну? — однажды спросила она Сантиаго.

— Здесь моя страна, Андия.

Но девушка продолжала гнуть свое:

— Когда-то же ты уедешь?

— Нет, никуда я не уеду. Или ты мечтаешь от меня избавиться?

— Люди говорят, что вы, испанцы, хотите продать нас марокканцам.

Сантиаго не знал, что ей ответить. Чем больше он прислушивался к разговорам офицеров, тем большая путаница возникала в мыслях.

— Я не уеду. Если только ты не захочешь уехать вместе со мной.Jaif?

— Нет, я не боюсь. Но я знаю, что в твоей стране у тебя есть другая невеста. Я вижу ее в твоих глазах, когда ты смотришь на меня.

— Nibguk igbala. Я люблю только тебя!

Андия притворилась рассерженной. Однако невольная улыбка и счастливый блеск огромных глаз с головой выдали ее чувства.

* * *

Той ночью снотворные не помогли. Монтсе испытывала беспокойство, словно забыла сделать какую-то очень важную вещь. Наверное, и чай, выпитый в доме Аяча, стал виновником бессонницы. Ее охватило странное возбуждение, так не похожее на дремотное состояние последних месяцев. До двух часов ночи она вертелась в постели, укладывалась так и этак и в конце концов поднялась и уселась за компьютер. Впечатления вчерашнего дня мешались в голове, сливаясь с расплывчатыми образами, казалось бы, давно забытого прошлого.

В восемь утра в День поклонения волхвов город еще спал или лишь готовился к пробуждению. Монтсе прошлась пешком по бульвару Паралело и спустилась к порту. Она наслаждалась неспешной прогулкой по пустым тихим улицам. Небо нависало над городом тяжелыми облаками, в воздухе витала влажность. Впервые в жизни она пересекла площадь Плака-дель-Порталь-де-ла-Пау. Ноги сами привели ее на набережную. С другой стороны бухты, набережные которой соединяли деревянные мостки, больше похожие на воздвигнутый над водой лабиринт, доносилась музыка из баров. Несмотря на расстояние, она различала завсегдатаев, покидающих питейные заведения, — утомленные бурной ночью, они выходили, пошатываясь. На поверхности воды лежал туман, словно кто-то набросал в море комья белой ваты. От красоты рассветного пейзажа захватывало дух. Ночью она несколько часов провела за компьютером в поисках информации об африканских поселениях в Тиндофе. Сколько же она пересмотрела фотографий с изображениями пустыни, поселений беженцев, Эль-Айуна, Смары! Вся эта информация сейчас бурлила в голове, словно бросая вызов спокойствию голубой глади моря и неподвижности свинцовых туч, плотным одеялом укрывающих просыпающийся город.

Для Монтсе Сантиаго Сан-Роман был мертв уже двадцать пять лет. Она ни секунды не сомневалась в этом с того дня, когда ей сообщили страшную новость. Сейчас она спрашивала себя, зачем тогда так легко поверила абсолютно незнакомым людям. Но разве что-нибудь изменилось бы, если бы она начала задавать вопросы? Все сложилось бы точно так же. Вдруг она задумалась: сколько ей понадобилось времени, чтобы его забыть. Совсем немного — едва ли несколько месяцев. Домашние внушали ей: надо двигаться дальше, нечего пестовать свое горе, нельзя поддаваться тоске. Пусть прошлое останется в прошлом. Письма Сантиаго, так и не прочитанные, теперь казались всего лишь злой шуткой судьбы. Ее великолепный Альберто стер, затоптал все следы, оставленные в ее душе Сантиаго. Или и не было никаких следов? Как знать, может, любовь к Сантиаго, вернись он в Барселону, прошла бы сама собой? Вдруг ее обожгло стыдом: ведь он считал, что в Испании у него остался ребенок. В каждом письме из Эль-Айуна он писал об их сыне. Наверное, только это его в ней и интересовало. Странно. Образ Сантиаго как-то не укладывался в ее представления об идеальном отце. Так что же, распрекрасный Альберто был идеальным отцом?!

Вопли выходящих из бара выпивох вернули ее в реальность. Идти к Аячу было еще рано. Она двинулась пешком по набережной в направлении Барселонеты. Бессонная ночь давала о себе знать. Коленки противно подрагивали, в желудке жгло. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она вступила в квартал, который в былые времена из соображений безопасности тщательно избегала. Но сейчас все окна были закрыты и орущая в квартирах музыка не вырывалась на улицу. Она помнила этот район — какофония звуков, тошнотворная смесь запахов готовящейся пищи… Монтсе остановилась напротив магазинчика. Его теперь и не узнать. Она вошла. Вместо старых деревянных стеллажей — сверкающие стеклянные витрины. Прилавок ниже и короче. Кроме того, здесь продавали газеты и лакомства для детей. Она купила пачку «Честерфилда». В последний раз она курила эти сигареты, когда ей было восемнадцать. По спине побежали мурашки, когда она об этом подумала. В лавке хозяйничал молодой парень. Она хотела было спросить его о женщине, владевшей магазином в 1976–1977 годах, но передумала. Это как труп из могилы выкапывать. На плакате, висящем на стене, она нашла адрес ближайшей аптеки на площади Плака-де-ла-Фонт. Спросила у парня, как к ней пройти, и выслушала ответ.

Как только она вышла на площадь, ее охватило чувство, что это место ждало ее, оставаясь тем же все эти годы. Правда, теперь было гораздо больше машин, но в остальном практически ничего не изменилось. Она вздрогнула. По тротуару шла старушка. Она вела на поводке маленькую собачку с розовым бантиком на шее. Возможно, эта женщина жила здесь двадцать пять лет назад. Но если и не она, то кто-то из тех людей, что скоро начнут выходить на улицы. Может быть, как раз эта женщина в ту самую ночь конца августа 1974 года тоже была на уличной танцплощадке, где, казалось, собрался весь район. Монтсе прекрасно помнила место, где все происходило. Откуда-то из недр памяти даже всплыло название игравшей тогда группы — «Русадир». Она пошла за женщиной с собачкой, догнала ее и поздоровалась.

— Простите, вы не подскажете, где здесь аптека? — спросила Монтсе. Ей просто хотелось услышать ее голос.

— Да вон она, совсем рядом.

Монтсе поблагодарила женщину, и та пошла своей дорогой, громко возмущаясь кучам мусора, который молодежь оставила после праздника на площади.

— Все выходные одно и то же! Им наплевать, что мы здесь по уши в дерьме. Им-то что, напаскудят, и уберутся к себе, в свои чистенькие кварталы!

Наверное, пожилая дама не помнила, как двадцать пять лет назад она тоже веселилась здесь, как не помнила и того, что, когда танцы закончились и все устало разошлись по домам, площадь, как и сегодня, больше всего напоминала свинарник.