Против либерализма к четвертой политической теории - Ален де Бенуа

Такое господство биржи логически привело к господ­ству «портфельных инвесторов», так называемых «зин­зинов»3, сосредоточивших в своих руках 10 000 млрд долла­ров и навязавших всему миру англосаксонскую модель но­вого капитализма.

Среди этих «зинзинов», господствующих на биржевой планете, наиболее известны держатели пенсионных фон­дов, страховых компаний и так называемых «общих инве­стиционных фондов» (mutual funds). Эти пенсионные фон­ды (само выражение является испорченным англицизмом) являются частными пенсионными компаниями, накопи­ тельными кассами, созданными фирмами или профсоюза­ ми для того, чтобы обеспечить своих сотрудников после выхода на пенсию. Самыми известными из них являются Calpers, Vanguard, Fidelity. Их целью является инвестирова­ние денег вкладчиков в наиболее прибыльные ценные бу­маги. Их активы выросли в период 1950–1997 гг. с 17 млрд до 5000 млрд долларов! В настоящее время они так или иначе контролируют свыше 50 % акций, обращающихся на американском рынке, в то время как в 1960 г. они дер­ жали в руках не более 10 %.

Эта популярность пенсионных фондов, не перестаю­щих создавать обольстительные миражи, приводит к огром­ному риску для тех, кто при их посредничестве играет на финансовых рынках, рискуя своими накоплениями. Короче говоря, ущерб от такой игры может сказаться прежде всего на трудящихся, которые, отдав свои деньги в руки пенсион­ных фондов, уже не защищены предприятиями или государ­ством4. Пенсионные фонды составляют один из главных факторов мировой финансовой нестабильности: перемеще­ния их капиталов ведут к переоценке акций, в то время как их реальный вклад в мировую экономику равен нулю. Их дестабилизирующее влияние (особенно на растущие рын­ки) в полной мере выявилась в ходе недавних финансовых кризисов.

Портфельные инвесторы своими угрозами или эффек­тивными решениями изменили лицо капитализма. Резко увеличились их вес и средства давления, которыми они располагают, в то время как поле для маневра государства существенно сузилось. Они повсюду навязывают свой стиль, свои цели и требования. Они обеспечили приоритет менеджменту предприятий с помощью выдачи заработной платы доходами от акций и биржевых опционов (возмож­ности продать акции по выгодной цене) и тем самым сти­мулируют его к извлечению наибольших прибылей. С по­ мощью слияний, перекрестного участия, взятия биржи под контроль они создали новый класс предпринимателей, из­влекающих прибыли из колебания курса ценных бумаг. Установив чрезмерную норму прибыли в 15 %, они сумели убедить в своей правоте других предпринимателей или па­рализовать их волю.

В этом аспекте крайне примечательно проникновение на французский биржевой рынок иностранных инвесторов, в первую очередь англосаксонских пенсионных фондов. Франция в этой области побила все мировые рекорды. Доля иностранных инвесторов на ее рынке ценных бумаг состав­ляет 40 %, в то время как в Англии — 16 %, в Германии — 10 %, в США — 7 %. В 1998 г. рост инвестиций нерезиден­тов составил 70 млрд франков против 6 млрд у резидентов! Важно отметить, что в 1993 г. по решению тогдашнего ми­нистра финансов Николя Саркози все иностранные порт­фельные инвесторы были освобождены от налога на при­ быль. Вполне логично, что финансовые средства, которы­ми располагают иностранные «зинзины», позволяют им постепенно скупать ценные бумаги французских акционер­ных обществ. Крах компании «Алкатель» в 2000 г., начав­шийся из­за желания американского пенсионного фонда, сосредоточившего у себя более половины его акций, изба­ виться от них, подтверждает опасность такой ситуации для французской экономики5.

«Из-­за такого перекоса, — отмечает Лоран Жоффрен, — либеральная модель распространяется с бравурным маршем с помощью одного только управления финансовыми пото­ками. Озабоченные тем, чтобы обеспечить для своих акцио­неров львиную долю прибыли, они приносят в жертву этой прибыли трудящихся (тех, кто сидит на зарплате, salariat). Стагнация в росте французских зарплат должна наполнить карманы пенсионеров по ту сторону Атлантики».

Капитализм «рейнской модели», описанный Мишелем Альбером6, постоянно теряет почву, уступая месту финан­совому капитализму, подрывающему собственные основы. Этот «рейнский» капитализм, «основанный на системе бан­ков и промышленных конгломератов, еще был озабочен минимумом общественного благосостояния, но финансовые трудности, которые испытывали в течение последних деся­ти лет Германия и япония, привели к мысли, что англосак­сонская модель должна победить повсюду. Конвергенция экономических моделей вообще есть главный лозунг „новой экономики“». Сейчас к национальным государствам при­ меняются те же критерии, что и к частным фирмам, чтобы повысить их конкурентоспособность.

В действительности американский пример служит рефе­рентной базой для той самой «новой экономики», которая призывает к конвергенции экономических моделей. Такая конвергенция, разумеется, не учитывает культурные, соци­альные или институциональные особенности каждой страны, рассматривая их как абстракции, а всякую проблему, исходящую из местного положения дел, объявляет «задерж­кой в развитии». Такая «задержка» является, понятное дело, задержкой по сравнению с Соединенными Штатами, «мо­лодой страной, лишенной всех предшествующих обще­ственных форм и являющейся землей торговцев по пре­ имуществу». Эти слова принадлежат Роберу Бойеру, кото­рый добавляет: «Все общества сравниваются именно с американским обществом, являющимся эмблематичной фигурой капитализма, и если сравнения не в их пользу, то они объявляются архаическими или развивающимися»7. Другими словами, теряется из виду, что именно американ­ская система является исключением по отношению к куль­турному разнообразию прочих.

Первым требованием портфельных инвесторов, оче­видно, является дерегламентация. Известно, что в либе­ральный символ веры входит убеждение в самооправда­нии (саморегуляции) рынка, позволяющего ему достигать оптимальных условий при условии отсутствия всякого вмешательства. Данное обстоятельство не мешает сторонникам рынка обращаться к интервенциям каждый раз, когда это сулит им дополнительные выгоды8. Дерегламентация состо­ит в том, чтобы подавить все, что способно внести сбой в ра­боту «рыночных механизмов», и приписать все негативные результаты этой работы не самому рынку, а «человеческой злобе» (негибкости зарплат, задолженности государствен­ ной администрации, «культурной отсталости» и т. д.).

Дерегламентация, являясь главной составляющей ли­беральной концепции экономики, не переставала распро­страняться по миру начиная с 80­х годов из Англии и США. Критическая точка была пройдена в 1986 г., когда Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер убедили своих партнеров по G7 («Большой семерке») принять принцип финансовой дере­гламентации. Государства приняли этот принцип потому, что дерегламентация позволила им обращать свои долговые обязательства в ценные бумаги, которые можно продать на рынке. Вслед за этим накатила широкая волна «ликви­дации финансовых посредников», результатом чего стало обретение предприятиями возможности самостоятельно финансироваться на рынках ценных бумаг, минуя банки, бывшие до этого их главными посредниками. В свое время банки играли роль промежуточного звена или «экрана» между предприятиями и держателями денежных сумм, спо­собствуя разделению поровну их рисков и принимая на себя часть конъюнктурных ударов, порождающих разрыв между накоплениями и инвестициями. Исчезновение такого экра­на привело к тому, что индивидуальный накопитель, помещая свои деньги на финансовый рынок, отныне делает это на свой страх и риск. Появились и новые финансовые инструменты, такие как фьючерсные сделки.