Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

«Что бы вы сделали, – спросил Финч, – если б находились на моем месте? Пусть мое желание честно служить вам не приведет меня к гибели». Он попал в безвыходную ситуацию, учитывая невозможность совместить лояльность к парламенту с лояльностью к королю. Несколько парламентариев, понимая опасность надвигающейся конфронтации, поднялись, чтобы уйти. Однако парламентскому приставу приказали закрыть двери; когда он заколебался, другой депутат сам закрыл двери и выбросил ключ.

Элиот снова потребовал зачитать подготовленную им декларацию. «Я такой же слуга королю, как и вам, – ответил спикер. – Я не скажу, что не поставлю чтение этого документа в повестку дня, но я должен сказать, что не отважусь». Тогда Элиот обрушился с беспощадной критикой на порочных советников, которые окружают короля; он также атаковал арминианство как открытую дверь в папизм.

Послышался стук во входную дверь. Король приказал парламентскому приставу вынести жезл – символ власти палаты общин, таким образом лишая заседание полномочий. Тогда сэр Питер Хеймен сказал Финчу: «Прошу прощения, должно быть, вас превратили в инструмент для полного уничтожения свобод человека… Спикер палаты общин – это наш голос, и, если наш голос будет молчать, не станет звучать, когда есть что сказать, зубам следует его наказать, чтобы показать пример; что касается меня, то я думаю, не подобает отпускать вас, не наложив соответствующего взыскания со стороны палаты». Это стало одним из первых проявлений деспотических авторитарных порывов некоторых парламентариев.

Разговор о взыскании, однако, не имел смысла. Прошел слух, что король выслал конвой, чтобы прорваться в зал заседаний и закончить сессию. Соответственно, Дензил Холлис быстро предложил три резолюции. Всякий, кто попытается проповедовать папизм или арминианство в королевстве, будет считаться смертельным врагом государства. Всякий, кто поддержит взимание таможенных пошлин, не одобренных парламентом, также будет считаться вне закона. Если какой-либо коммерсант добровольно согласится выплачивать потонный и пофунтовый сбор, он будет «считаться предателем вольностей Англии и ее врагом». Резолюции тут же были приняты. Произнеся послание нации, Холлис попросил палату теперь объявить перерыв в своей работе. Его призыв сразу поддержали выкриками «За! За!». Двери открыли, и торжествующие парламентарии повалили вон разносить новости. В следующий раз они соберутся только через одиннадцать лет.

Два дня спустя король объявил о роспуске парламента и одновременно арестовал девять представителей палаты общин. Сэр Джон Элиот вызывал особый гнев короля: Карл считал его яростные тирады против Бекингема причиной гибели своего любимца. В речи перед палатой лордов Карл не осуждал большинство представителей общин, а приберег свое раздражение для «нескольких гадин среди них, которые внушили другим непослушание и безрассудство». Говорили, что после этой речи король пребывал в приподнятом настроении.

Через несколько дней он обнародовал «Декларацию Его Величества о причинах, побудивших короля распустить последний парламент». Король заявил, что арестованные люди имели «более тайные замыслы, которые бы только ввергли наши дела в отчаянное состояние, ослабили бы власть короны, навлекли бы позор на наше правление, и в конце концов все могло бы погрузиться в анархию и хаос». Так думал не только король. Многие полагали, что депутаты в своем противодействии королю зашли слишком далеко. Даже страстно преданный протестантизму член парламента Симондс Д’Эвес считал, что события 2 марта представляли собой «самый удручающий, прискорбный и самый зловещий день для Англии за последние пятьсот лет»; он также винил за создавшееся нарушение порядка «разнообразные несдержанные настроения в палате общин».

Непосредственным следствием роспуска парламента стали смятение и замешательство. Большинство коммерсантов отказывались платить налоги, опасаясь, что следующий парламент признает их предателями королевства; поэтому они просто перестали торговать. Их неподчинение продолжалось два месяца, пока угроза собственного финансового краха не ослабила их решимость.

Девять парламентариев, арестованных после возмущений в зале заседаний, оставались в тюрьме. Они больше не имели возможности обращаться к палате лордов или палате общин, но могли апеллировать к закону в фундаментальной попытке поставить под вопрос полномочия короля. Они ссылались на парламентскую неприкосновенность, и в особенности на «свободу слова во время дебатов», которая отстаивалась спикером с конца шестнадцатого века. Четверо из арестованных, включая Элиота, отказались отвечать на любые вопросы, касающиеся работы парламента. Король хотел, чтобы их судили за измену и заговор, однако судьи сопротивлялись. Вопрос привилегий вызывал беспокойство, и Карл в итоге попросил судейский корпус перестать говорить загадками.

В начале мая арестованные депутаты предприняли попытку получить освобождение на основании хабеас корпус, согласно принципам «Петиции о праве». После продолжительных обсуждений судьи решили, что заключенные действительно имеют право быть переданными на поруки. Тогда король потребовал, чтобы они не выносили вердикта, пока не проконсультируются с коллегами по судейскому корпусу. По существу, это было призывом к отсрочке, потому что последовали долгие судебные каникулы и люди томились в тюрьме в течение всего лета. В начале октября пленников доставили из Тауэра в Сержентс-Инн, где им пообещали освобождение при условии подписания обязательства о хорошем поведении. Большинство из них отказались подписывать документ на том основании, что это косвенно оправдает их незаконное тюремное заключение в течение прошедших восьми месяцев. Они стремились создать максимальные затруднения королю и его чиновникам.

Венецианский посол писал, что «дела ухудшаются с каждым днем, и этими конфликтами король дал основания своим подданным думать, что он может сделать значительно больше того, что они в состоянии себе представить». Арестованные парламентарии шаг за шагом проверяли, как далеко зайдет Карл. Когда старший судья казначейства ясно дал понять, что намерен поддержать парламентскую неприкосновенность, король снял его с должности, – было очевидно, что вину заключенных требовалось просто предположить. Этот поступок короля помог оставшимся судьям сформулировать свое мнение. Они объявили, что по закону обвиняемые действительно заслуживают наказания.

Арестованные члены парламента дошли до финала юридического процесса. Троих из них, включая Элиота, снова посадили в тюрьму по желанию короля; остальных недолгое время подержали под стражей, а затем освободили. Теоретически король победил, однако это нанесло значительный ущерб и его власти, и доброму имени. Карл показал себя склонным применять деспотические и, возможно, беззаконные средства, чтобы обеспечить верховенство своей власти; он усматривал измену и заговор в том, что другие считали допустимым расхождением во мнениях; он был несговорчивым и даже безжалостным. Тем не менее те, кто поддерживал короля, вкладывали иной смысл в его поступки. Карл, по их мнению, действовал как истинный монарх: он решил править страной, пресекая вмешательство врагов и мятежников. Его вел Господь. Эту идею можно рассматривать как несущую конструкцию всего последующего периода правления Карла I.