Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Настроение палаты общин усугубляло тюремное заключение пяти рыцарей, которых в прошлом году арестовали за отказ выплачивать королю принудительный заем. От их имени заявлялось, что отклонять незаконный заем – не преступление; а если нет преступления, то их нельзя держать в тюрьме. Рыцари подали прошения о выдаче приказов хабеас корпус (habeas corpus), чтобы освободиться из-под незаконного ареста, заявляя, что в соответствии с Великой хартией вольностей «ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму иначе, как по законному приговору равных и по закону страны».

Защитники короля, в свою очередь, утверждали, что рыцари арестованы по специальному распоряжению их сюзерена и никакого другого основания не требовалось. Далее последовало довольно невнятное рассмотрение дела судьями. Они постановили отказать рыцарям в передаче на поруки, но напомнили королевскому обвинению, что на определенном этапе следует указывать причину их дальнейшего заключения. Решение допускало двоякое толкование, однако современники расценили его как победу короля. Теперь он будет иметь возможность сажать подданных в тюрьму без надлежащей причины. Никакое предъявление регрессного иска против королевской воли не разрешалось.

По этой причине сэр Эдвард Кок внес на рассмотрение закон, запрещающий держать человека в заключении без суда более двух месяцев, но этого не хватило, чтобы унять растущее недовольство палаты общин. Если король может арестовывать подданных за то, что они не дают ему в долг, как Карл поступил в истории с несогласными рыцарями, то где же заканчивается королевская власть? «В этом споре, – заявил Элиот, – затрагиваются не только наши земли и имущество, но и все, что мы называем своим. Под сомнением оказались те права, те привилегии, которые сделали наших отцов свободными людьми». Томас Вентворт, который вскоре станет одним из самых известных людей своего времени, поднялся, чтобы доказать, что больше не должно быть незаконных арестов, насильственной отправки солдат на службу за границей, принудительных займов и расквартирования войск по не желающим того домохозяйствам.

В начале апреля комитет палаты общин согласовал три резолюции для представления королю. Ни один свободный человек не может быть отправлен в тюрьму без оснований; каждому должно быть гарантировано применение принципа личной свободы хабеас корпус; каждый заключенный подлежит освобождению или передаче на поруки, если не будет предъявлено причины для его задержания. Король терял терпение. Он хотел, чтобы парламентарии без промедления проголосовали за королевские субсидии. Он не понимал, почему они настаивают на своих так называемых свободах. «Ради всего святого, – сказал Карл, – зачем кому-то препятствовать их свободам?» Парламент не поверил. Парламентарии решили принять закон о праве человека и собственности до перехода к рассмотрению финансовых вопросов.

Карл, казалось, решил, что это уже не просто дело об обидах, которые следует разрешать по древним законам, а попытка ограничить королевскую власть. Палате общин сообщили о словах короля, что «этот парламент выступает не против злоупотреблений власти, а против самой власти». «Власть» – важнейшее слово, но что оно означало? Дебаты продолжились, а король намекал, что все будет хорошо только в том случае, если будут предоставлены финансовые ассигнования. Возник вопрос, можно ли полагаться на «слово и обещание его величества». 5 мая королю представили парламентскую Ремонстрацию по спорным вопросам. В качестве ответа Карл был готов дать обещание, что не будет действовать как прежде, но отказался допустить, что какие-либо его действия в будущем могут определяться парламентом. Другими словами, использование «власти» можно сократить, но сама его «власть» целиком останется в его руках.

Это решение оказалось неудовлетворительным. Обещания короля звучали слишком расплывчато. Не были согласованы фундаментальные принципы. По-прежнему оставалось неясным, находится ли король под законом или закон под королем. Парламент создал комитет для разработки «Петиции о праве», которая по сути стала серьезным утверждением конституционного принципа. Видный историк Томас Бабингтон Маколей назвал этот документ «второй Великой хартией вольностей Англии». В петиции обобщались законы, принятые в правление Эдуарда I и Эдуарда III; высказывалось осуждение того факта, что «в разных частях королевства подданных собирали и приказывали им ссужать определенные суммы денег» его величеству; и формулировалось требование, чтобы «ни один свободный человек не заключался под стражу» без должной правовой процедуры. В нем также порицалось, что «большие отряды солдат и матросов распределялись в разные графства королевства». На самом деле эта петиция не содержала ничего нового или радикального, хоть и задела автократические чувства короля. Наиболее точно документ можно расценивать как подтверждающий то, что многие считали старинной конституцией страны. Однако совершенно очевидно, что Карлу доверяли значительно меньше, чем его предшественникам на троне Англии.

В конце мая после горячих дискуссий петицию приняли обе палаты парламента. Чтобы подсластить горькую для монарха пилюлю, также было решено предоставить Карлу пять субсидий. При других обстоятельствах король, вне всякого сомнения, отверг бы эту петицию как полную отмену его прав и налогов, но во внешней политике Карла имелись серьезные проблемы. Ла-Рошель до сих пор не получила от Англии помощи, несмотря на обещания короля, а сдача ключевых немецких городов силам Священной Римской империи означала, что вмешательство англичан в дела Северо-Западной Европы фактически бесславно закончилось.

Соответственно, король крайне нуждался в деньгах от парламента, чтобы сохранить хотя бы остатки престижа на внешней арене. И все же Карл говорил уклончиво. Он задал судьям по поводу петиции несколько главных вопросов, на которые они дали осторожные ответы. «Джентльмены, – сказал король собравшимся парламентариям перед тем, как объявить им свой ответ, – я пришел сюда, чтобы исполнить свой долг. Думаю, никто не может посчитать, что я затянул с этим, поскольку мне не понадобилось столько же дней для обдумывания ответа на петицию, сколько недель вам потребовалось на ее составление…» Его раздражение было недвусмысленно. Когда он находился в тяжелом финансовом положении, когда его зарубежные планы терпели крах, все эти люди только обсуждали и обсуждали «права» народа. Затем король огласил свой ответ на петицию. Он заключался единственно в том, что «право должно реализовываться в соответствии с законами и традициями королевства». Его слова никого не успокоили, поскольку решать, что на самом деле подразумевают «законы» и «традиции», по-прежнему оставалось привилегией короля.

Члены парламента остались в недоумении. Собравшись обдумать свой ответ, они некоторое время сидели в полном и скорбном молчании; когда некоторые парламентарии наконец поднялись для выступлений, их речи часто прерывались слезами. Сэр Джон Элиот обобщил всеобщее настроение жестким утверждением, что внутри страны и за ее пределами все в хаосе и неопределенности. Наши друзья за границей разбиты, а наши враги празднуют победу. Дело протестантов в Германии и возвращение Пфальца принесены в жертву одержимости Карла войной с французским королем. Один из парламентариев, Хамфри Мэй, попытался перебить его, но остальные члены парламента закричали Элиоту: «Продолжайте! Продолжайте!» «Если он продолжит в том же духе, – воскликнул Мэй, – думаю, я сам могу уйти!» Тут раздались выкрики: «Убирайтесь! Прочь!»