Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Алиса Бабетт Токлас

Дональду Гэллапу, Нью-Хейвен.

11 марта 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой Дональд!

Трудно выразить, как благодарна я вам за все, что вы делаете. Вы конечно понимаете, что память о Гертруде составляет всю мою жизнь, как и сама Гертруда при ее жизни, и вы конечно поймете, если временами я прошу чересчур много, ибо есть дела, которые необходимо осуществить, прежде чем наступит мой собственный конец. Карл, безусловно, выполнит свою работу прекрасно — у Гертруды на этот счет не было никаких сомнений. Но есть проблемы, требующие доработки, и я надеюсь, вы поможете мне их разрешить.

Гертруда в своем завещании указала манускрипты, полученную корреспонденцию, книги, фотографии, все, что имеет художественную ценность (говоря мне о книгах, она заметила — это было в мае, когда мы вместе составляли список для мадмуазель Дроз: «Они хотели бы заполучить книги с автографами дарителей, я полагаю») — ничего не было сказано о других книгах. По ряду причин, которые вы легко поймете, меня угнетает мысль, что они отправятся на свалку — Аллан Стайн получит все для своего благополучного существования, а затем наследство разделят между его тремя детьми — старший, которому 19 лет, не выказывает никакой склонности к интеллектуальной жизни, другие двое — еще меньше — это только для ваших ушей — вы понимаете. Поэтому, если мистера Бабба побудить написать письмо Аллану Стайну и мне и попросить эти книги, у Аллана не будет ни малейших возражений (он оставляет мне решать подобные вопросы, но будет легче, если подключить к игре мистера По, для чего совсем не требуется согласия Аллана) — не слишком ли хлопотно для нас? Думаю, нет. Чем скорее они — книги — доберутся до Йельской библиотеки, тем легче будет у меня на душе. Вы знаете, что они из себя представляют — немалое количество книг 18-го века — несколько любопытных американских писателей, вещи, которые каждый читает, и разнородная коллекция книг, отражающих разнообразные интересы Гертруды — вы же знаете, что на ее полках книги стояли в два ряда. Мечтаю, чтобы они оказались по дороге к вам еще до конца следующего месяца. Пожалуйста, не думайте, будто я принуждаю вас — но дадите же вы мне знать, как вы на это смотрите, не так ли? Кстати говоря, окажутся ли они вместе, попав в библиотеку?

Следом должна рассказать, что завтра исполнится неделя, как портрет уехал в Метрополитен — щемящая тоска — я предположительно была готова к m‘endurcie[101], но в последний момент так не получилось. Я поставила большую кубистскую картину, висевшую на зеркале меж двух окон, на место портрета, а освободившееся место занял Фрэнсис Роуз — тот, что был между камином и дверью. Кубистская картина выиграла невероятно — но комната опустела еще больше.

Касательно писем Гертруды к Линдли Хаббл, они не представляют особого интереса, поскольку дружбы между ними не было — просто письма к приятному молодому человеку — подтверждение получения его стихов и т. п. — не такие, как, например, письма к Дональду Сазерленду, с которым она переписывалась не только чаще и дольше, но касалась его и своего творчества. И в самом деле, вы найдете его письма к ней очень интересными. Первое из Принстона, когда ему еще не было и 20-ти — вы возможно встречались с ним здесь — Определенно, не приносит вреда иметь имя «Дональд» — хотя вряд ли можно найти таких двух совершенно различных людей. Бедная Китти Басс — продала письма Эзры [Паунда] — у них был серьезный роман в конце 20-х, до того как Эзра покинул Францию и направился в Италию. Между прочим, именно Китти Басс нашла издательство «Фор Сиз Кампани», которая опубликовала «Географию и Пьесы»[102].

С любовью,

Генри Раго, Чикаго[103].

16 марта 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой Раго!

Ваша статья в «Поэзии», которую вы мне любезно прислали, находится у меня уже несколько недель — к сожалению, пришлось ждать до сегодняшнего дня, чтобы сказать, что она мне очень понравилась. Вы ясно и четко объяснили, почему вопрос текучести времени так занимал ум Гертруды. Ваша ссылка на А. Н. Уайтхеда пришлась бы ей по душе. И отличная идея использовать единственную цитату, чтобы рекламировать Джорджа Джона.

Меня тронуло, как вы написали о спонтанности Гертруды при изложении мыслей и идей, которые она накопила в течение многих лет, — то была свежесть ее видения, давшая ей возможность воссоздать то, что она всегда полагала не менее, чем дюжиной фундаментальных истин. Вы сформулировали все это и еще сверх того, и очень хорошо. Спасибо вам.

Портрет Гертруды десять дней тому назад забрали в Метрополитен Музей. Это стало еще одним расставанием и полностью выбило меня из колеи. Пикассо пришел попрощаться с ним и печально сказал — ni vous ni — moi le reverra jamais[104]. Это все, что осталось от их молодости.

Еще раз спасибо за «Поэзию» и вашу статью.

От всего сердца,

Дональду Гэллапу, Нью-Хейвен.

19 апреля 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой Дональд!

Я в восторге от вашего описания выставки писем! Какое в них разнообразное проявление человеческой натуры. А то, что вы включили и отказы [издательств] — как Гертруда это оценила бы! Вы должны знать, как ранили Гертруду эти полученные отказы. Однажды Бланш Нопф перещеголяла всех в издательстве своим антистайнизмом, и Гертруда, забыв о наших надеждах и горьких разочарованиях, разразилась гомерическим смехом. К тому времени, когда вы с ней познакомились — я только сейчас сообразила — их [отказов] стало гораздо меньше, они не оказывали столь заразительного и длительного влияния. Встретились ли вам какие-нибудь любопытные рассерженные, огорчительные письма Эммы Ирвинг? Мне кажется, она была однокурсницей Гертруды в университете Джонса Гопкинса. Есть еще письма от Сары — невестки Гертруды, жены Майка и преданного друга Матисса — от Майка и Лео Стайнов. Они, вероятно, должны быть довольно личными и откровенными. Я отошлю их, не заглядывая туда, вместе с книгами. У меня нет ни времени, ни желания — полагаю, их следует делать доступными лишь после смерти Сары и Лео. Майк умер 8 лет тому назад. Что и привело меня к вашему вопросу — Что стало с первой новеллой Гертруды, написанной в 1904–1905 годах. У меня хранится рукопись[105]. Это для меня проблемный момент, я не знаю, что делать и не знаю, как поступить. Я догадывалась, что рано или поздно мне придется с этим столкнуться, скорее раньше, но чтобы скрыть свою трусость, я продолжала твердить: позже, когда со всем остальным будет кончено. Но вы оказались единственным человеком, проявившим интерес. Гертруда дала мне эту рукопись в 1933 году, после того как показала ее Луису Бромфильду, Бернару Фаю и У. А. Брэдли (ее литературному агенту). Брэдли полагал, что в новелле чувствуется рука мастера, но не рекомендовал к печати — во всяком случае, не в то время. Гертруда вверила рукопись мне и никогда о ней не напоминала. Ну вот, что мне теперь с ней делать? Я спрашиваю вас и Карла, который никогда этим не интересовался и не знает даже того малого, что я поведала вам. Но решать вы должны оба. Единственное, что я знаю — я не хочу ее читать, и потому публиковать — при моей жизни. Гертруда, безусловно, поняла бы мое желание, хотя она никогда между нами не обсуждалось и не упоминалось. Можно ли при этих условиях послать рукопись вам или Карлу или обоим? Разумеется, рукопись не должна быть обнаружена здесь, когда в будущем все перейдет в руки Аллана.