Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Алиса Бабетт Токлас

Мы устроились в Париже, и жизнь стала напряженнее, чем когда-либо прежде. Мы приняли огромное количество гостей, совершили множество поездок. В течение нескольких дней мы колесили по Германии, о чем Гертруда написала статью в журнал «Лакей». В Германию мы летели на американском бомбардировщике. Летали и в Бельгию, где Гертруда Стайн выступала перед размещенными там солдатами.

Мы повстречали Джозефа Бэрри, он продолжал оставаться нашим хорошим другом. Джо в то время был в американской армии, освобождавшей Париж. Он попросил мисс Стайн прочесть лекцию для солдат.

Сразу же после нашего возвращения нанес визит Норман Холмс Пирсон. Он служил в особых войсках и прилетел во Францию. Он спросил, желаем ли мы заполнить требование на вещи, украденные немцами, но мы отказались. Вместе с ним пришла Пердита, дочь Хильды Дулиттл. Мы знали ее еще ребенком, когда она жила в Швейцарии с матерью и Браером.

Наш дом опять стал салоном и местом постоянных визитов американских солдат. Однажды к нам зашла группа из семи человек, все объявили себя поэтами. Один даже попросил разрешения прочесть поэму, но Гертруда вместо чтения посоветовала оставить рукопись. Прочтя позже, она обнаружила, что то была поэма Джона Донна. Она, разумеется, пришла в ярость и молодой человек был больше нежелателен в нашем доме.

Тем не менее, среди посетителей оказался настоящий поэт, Джордж Джон. Остановившись у входной двери, он спросил, может ли он видеть мисс Стайн, и вытащил из кармана пачку стихотворений, которые разлетелись по полу. «Что вы хотите?» — спросила я. «Я хочу, чтобы она прочла их», — ответил он. «Я спрошу у нее». Она согласилась и получила огромное удовольствие. «Где же он?» — спросила она, но он появился только через неделю, когда в гостях у Гертруды находился Генри Раго, издатель журнала «Поэзия». Гертруда познакомила их и некоторые стихи молодого человека были опубликованы в этом журнале.

Ричард Райт был еще одним американским писателем, который посетил Гертруду после войны. Он с самого начала был в восхищении от повести «Меланкта», второй в сборнике «Три жизни», который он считал самым важным произведением, оказавшим влияние на его карьеру. На родине он страдал от расовых предрассудков. Гертруда уговаривала его переселиться в Париж, как он и поступил.

К тому времени Гертруда начала работать над либретто оперы «Мать всех нас». Либретто основано на жизни Сюзен Б. Энтони, а действующие лица являются либо историческими фигурами, либо выдуманными. Опера с музыкой Вирджила Томсона увидела сцену только после смерти Гертруды[80].

Пьер Балмэн приехал после войны в Париж, чтобы начать свой бизнес, и мы с Гертрудой отправились на первое его шоу. Еще до того Пьер сшил костюм Гертруде, а мне — костюм и пальто. Когда мы пошли на демонстрацию его коллекции, я предупредила Гертруду: «Бога ради, не говори никому, что мы в одежде Пьера. Мы выглядим как цыгане». «Почему нет? — возразила Гертруда, — одежда вполне пригодная».

Сесиль Битон сопровождал нас на это шоу, оба — он и Гертруда написали о коллекции Пьера. В тот же год Пьер попросил и меня написать статью о его коллекции зимней одежды, которую впоследствии поместил в своей книге. Пьер создавал одежду, соответствующую форме женского тела, поэтому руки стали более важными в дизайне, чем прежде. Он находился под влиянием тех картин, которые ему нравились, в том числе картин Ренуара.

Внезапно Гертруда почувствовала слабость, и осмотревший ее доктор порекомендовал показаться специалисту. Он полагал, что болезнь может прогрессировать. Но Гертруда совет отвергла и продолжала жить в прежнем режиме. Она даже купила небольшой автомобиль. Однажды проезжая по улице Сен-Огастэн мы повстречали Пикассо у его дома. «Это тот автомобиль, который ты купила?» — спросил он. «Да, но не тот, который ты советовал. Я не люблю подержанные машины, а ведь именно это ты и советовал». Она взглянула на него: «Почему ты такой сердитый?». «Я не сердитый». «Нет сердитый!». Пикассо обратился ко мне: «Что с ней происходит?». «Она не согласна с тобой касательно автомобиля». Гертруда Стайн добавила: «Я хотела такой автомобиль и такой купила. До свиданья, Пабло». Он неуклюже попрощался: «До свиданья». Больше они никогда не виделись.

Спустя несколько дней приехал Джо Бэрри и отвез нас в Оржеваль на встречу со старым другом Ноэлем Мэрфи. Ноэль спел для Гертруды, после чего Джо увез нас обратно на улицу Кристин.

Бернар Фай предложил пожить в его загородном доме и через несколько дней мы вместе с Бэрри уехали в Люсо. Джо оставался с нами день-два. Предполагалось, что он отвезет нас, а вернется в Париж поездом. По дороге Гертруде Стайн стало плохо. Мы остановились в Эзей-ле-Ридо, где когда-то присмотрели очень приятный дом для покупки. Дом был продан, лесной парк, его окружавший, больше не существовал.

Болезнь Гертруды стала угрожающей. В городке Эзей в гостинице нам выделили комнату и послали за доктором, который сказал: «Вашей подруге нужен специалист и немедленно!». Я позвонила Аллану Стайну, племяннику Гертруды, и попросила его встретить нас на вокзале на следующий день. Когда мы отправились на поезд, Гертруда отказалась от услуг медсестры или кого-нибудь другого, а на станции оббежала поезд, чтобы полюбоваться окружающей природой.

Добравшись до Парижа мы удивились, увидев машину скорой помощи для транспортировки Гертруды в Американский госпиталь. Гертруда не была готова к такому повороту событий, но вынуждена была подчиниться. В госпитале она поблагодарила Аллана и спокойно отправилась в постель.

На следующее утро состоялся консилиум врачей, затем Гертруду посетил Аллан Стайн со своими друзьями. Доктора сказали, что она серьезно больна и оперировать ее будут через несколько дней. В течение всего этого времени Гертруда Стайн была довольно оживлена, не чувствовала никакой боли.

Однако, хирурги отказались от операции, ссылаясь на слабое состояние Гертруды. Но один из них сказал: «Я обещал мисс Стайн, что проведу операцию, и если вы даете слово чести женщине такого характера, как она, его надо держать».

К тому времени Гертруда Стайн была в очень тяжелом состоянии, я сидела рядом с ней и где-то в середине дня она спросила: «Каков ответ?». Я затихла. «В таком случае, каков вопрос?». Вся вторая половина дня была беспокойной, тревожной и неопределенной. В конце дня ее отвезли на операцию, больше я никогда ее не видела.