Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Алиса Бабетт Токлас

Карлу Ван Вехтену.

22 октября 1946 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой папа Вуджюмс!

Не хочу отправляться в постель, не написав тебе. Этим утром[93] мы перевезли Малышку из склепа Американского Собора на Пер-Лашез. Старший священник Бикман, которого она знала и почитала многие годы, произнес молитвы — три псалма, и прочел те части литургии, против которых Малышка не возражала бы. Присутствовал Аллан с женой и десять близких друзей Малышки[94]. Затем только Аллан с женой и я проследовали на Пер-Лашез — было множество красивых цветов, которые ей понравились бы — мягкое утро, но небо затянулось; теперь Баскет и я более одиноки, чем когда бы то ни было — все утро он впервые оставался в одиночестве, он расстроен, беспокоен, просыпается по ночам от кошмарных снов и прибегает ко мне в поисках утешения. Дорогой Папа Вуджюмс, посылаю тебе всю мою любовь и, конечно, Фане Вуджюмс.

Миссис Чарльз Б. Гудспид, Чикаго[95].

25 октября 1946 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогая Бобси!

Знаю, что добавляю к твоим нынешним заботам и обязанностям, — но в связи с настояниями Гертруды, я верю, что ты поймешь и простишь меня. Речь идет о Бернаре Фае и его пребывании в тюрьме. Ты знаешь, что у Гертруды были с ним продолжительные и близкие отношения — были разные периоды близости, но с тех пор как мы вернулись из Америки в 1935 году, они оставались неизменными. Гертруда полностью расходилась к ним в его взглядах на политику — довольно левых для США, роялистских для Франции — расходилась и во многом другом. Говорю это тебе, чтобы показать: она знала, понимала, ценила и в конце концов очень, очень привязалась к нему. У нее не было сомнений в его полной лояльности к друзьям и обеим странам. У него было достаточно врагов, одно время он утверждал, что коллекционирует их. Со времени освобождения он находится в тюрьме, он — антимасон и антикоммунист, это ведь не преступление — но именно сейчас эти убеждения опасны, он смело высказывал свое мнение. Со времен прежней войны он был другом маршала Петэна — не Виши или, господи прости, Германии. Если он и принял на себя обязанности директора Национальной Библиотеки, то ради спасения ее ценностей от германского грабежа — что он и сделал. Ни одной вещи не исчезло, пока он не покинул свой пост. Геринг запрашивал у него разные материалы, чтобы ознакомиться с ними в свободное время, но Б. Ф. не помог этому ужасному созданию (он так же спас от немцев Византийскую Библиотеку, принадлежащую американцам). Суд над ним отложен, в соответствии с французскими законами судья имеет право опросить свидетелей для подготовки обвинения. Гертруда хотела свидетельствовать, но ей как иностранке, не позволили появиться перед судьей, хотя ее письменное свидетельство было принято. А тем временем заключение в тюрьме серьезно повлияло на его, уже хрупкое здоровье. Кажется, что ничего уже нельзя сделать из-за границы, т. е. американцами, за исключением тщательно подготовленной кампанией в прессе. Вся история легла тяжелым грузом на душу Гертруде — тюрьма всегда вызывала у нее ужас — несвобода, невозможность передвижения, все это не покидало ее мысли, особенно с тех пор как она повстречалась с американскими солдатами, которые постоянно утверждали: «Мы не желаем, чтобы нами помыкали». Весной приезжал Фрэнсис Роуз и на каком-то приеме встретился с госпожой Дьюи. Госпожа Дьюи выразила желание помочь ему, она пообещала, что сможет. Но Фрэнсис уезжал рано следующим утром и сказал, что у Гертруды есть вся информация и она [Гертруда] сделает все возможное, если ее имя поможет. Госпожа Дьюи пришла, у них состоялась часовая беседа. Все, чего Гертруда желала — переправить его в хоспис под наблюдение его врача и под надзор полиции. Госпожа Дьюи, с которой я встретилась на короткое время, сказала, что кое-что может быть сделано со стороны Америки. Через две недели после этого мы отправились в загородный дом Бернара в Сарт, который он замечательно перестроил из старого монастыря. Я надеялась, а Гертруда была уверена, что отдохнет, очень надеялась. Но мы там пробыли только пять дней, после чего я отвезла ее в больницу. Все это время она без устали повторяла: госпожа Дьюи говорит, что ему можно помочь и что она это сделает. За несколько дней до смерти, когда мы были еще полны надежд, Гертруда сказала мне: «Если мы в течение недели ничего не услышим от госпожи Дьюи, мы ей напишем». Вернувшись домой, уже одна, я стала искать адрес госпожи Дьюи, и уже отчаивалась от неудачи, но получила очень теплое письмо от нее. В ответном письме я поблагодарила ее и упомянула об озабоченности Гертруды — овладевшей ею идеей освобождения Бернара Фая. Но с тех пор от нее неслышно было ни слова, а четыре месяца тому назад она уехала. Существует ли какой-нибудь другой способ сотворить чудо, неужто ничего нельзя сделать? Для меня это [спасение Б. Фая] стало святым делом — оно так было дорого Гертруде, по-настоящему единственной ее печалью. После смерти Хуана Гриса почти 20 лет тому назад, ничто не печалило ее больше, чем это — глубоко расстраивало, а [Дьюи] была единственной надеждой. Я рассказала тебе все подробно, чтобы ты смогла понять ситуацию — я оставляю на твое усмотрение, решай, захочешь ли ты чего-нибудь предпринять и какие шаги ты предпримешь. Я абсолютно верю в твои чувства к Гертруде, а ты должна верить чувствам Гертруды к Бернару — никто из вас не ошибся в своем друге. Дорогая Бобси, прости, что отнимаю у тебя столь много времени — существует много мелочей, которые я могу сделать для Бернара, но ни одна из них, ни на мгновение, не изменит его длительного заключения.