Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Алиса Бабетт Токлас

Джулиану Сойеру, Нью-Йорк[107].

12 июня 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Я надеюсь, вы поймете мое возражение вашим постоянным обращениям к вопросу сексуальности как к ключу к пониманию творчества Гертруды. Она бы решительно отрицала это — она считала сексуальность наименее важной из всех проявлений характера — ее реальное упоминание сексуальности редко — для вас как несгибаемого защитника Стайн такое понимание не должно привести к другим ошибкам. Гертруда всегда утверждала, что не любит частного мнения.

У. Дж. и Милдред Роджерс, Нью-Йорк.

2 июля 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогие Кидди[108]!

В письменном свидетельстве Гертруды по делу Бернара Фая я нашла такую фразу: «он склонялся вправо, я склонялась к радикализму — это поможет разглядеть разницу между быть буржуа и быть радикалом»— Пикассо говорил: все творческие люди (не американцы) ведут себя также. И, пожалуйста, не забудь о данном слове — удалить все ремарки, не относящиеся к литературе — приложи к этому твой непредвзятый глаз жителя Новой Англии. Прошедшим вечером я вместе с Ольгой Пикассо и Мари Лорансен побывала на генеральной репетиции балета Стравинского Le Baiser de la feé[109] со скучной декорацией и костюмами Элик и хореографией Баланчина. Его жена[110] — крепкая американская балерина, вы ее, наверное, знаете. Все это не то, о чем я хотела рассказать. А о том, что Пуленк подошел поговорить с Мари Лорансен, она полна энтузиазма после просмотра Les Mamelles [Tirésias][111] — и ни слова о его музыке — он тоже был взволнован представлением, словом, когда они успокоились, я сказала ему (в уголочке, где мы не могли кого-нибудь обидеть), что мы думаем о музыке — он выглядел польщенным, насколько мог себе позволить. Видите, балет все еще важное событие в Париже.

Спасибо за скорый приезд. Моя любовь вам обоим,

Сэмюэлу Стюарду, Чикаго[112]

31 июля 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Сэмми, дорогой!

Мне стыдно, что у тебя не осталось ничего памятного от Билиньина, кроме шипов! — у того, того, кто постоянно оказывал нам помощь — и щедро. Но я попробую исправить ситуацию — кое-кто вскорости отправится туда и возьмет для тебя настоящий сувенир. Я постараюсь все устроить, и тебе не придется дожидаться приезда сюда, чтобы его получить. А как бы мне хотелось, чтобы ты поскорее приехал — для меня твое пребывание в Париже значит многое — будь хорошим мальчиком и сохрани деньги. Не думаю, что у тебя будут трудности получить место в Американской школе, если подашь документы заранее. Они платят немного, но, вероятно, достаточно, чтобы жить спокойно. Если тебе не нравится моя идея, не сердись на меня. Я постараюсь придумать что-нибудь еще. Но если ты хочешь заняться преподаванием, тебе надо стать учителем очень хорошим, что может оказаться скучным. Условия жизни здесь вполне подходящие — все, за исключением отопления — приличного отопления просто не существует. Но, пожалуйста, запланируй свой приезд. Отвратительный администратор в Балтиморе — его имя Эдгар Аллан По — делает все возможное, чтобы притормозить работу Карла Ван Вехтена по изданию неопубликованных рукописей — Карл и я хотим, чтобы работа началась немедленно — естественно — а он продолжает откладывать, находя один предлог за другим. Невыносимо — немыслимо, что желание Гертруды не выполняется. Я пыталась добыть деньги здесь, но переправить их в долларах в Америку через французский office d’echange[113] — задача непосильная для всякого, желающего это осуществить. Моя последняя надежда здесь испарилась, я устала от всего этого — ничего не остается делать, как ждать до октября, самой ближайшей даты, которую это отвратительное создание определяет как ближайшую. Я делюсь с тобой своими несчастьями, но пожалуйста, забудь о том, что я написала, не упоминай об этом ни мне, никому другому. Так жарко, что у меня в голове помутилось.

Я не говорила тебе, Фрэнсис Роуз спроектировал очень простой, но замечательно пропорциональный надгробный камень на могилу Гертруды. Мне сделали несколько фотографий, я пришлю их тебе, как только получу. Драгоценная Гертруда лежит там одна-одинешенька — она, которая всегда была окружена людьми. Сэмми, ты все еще pratiquant[114]? — что должно быть за удовольствие для тебя! Забудь о слабости, это усталость и жара — я никогда не рву и не пересматриваю свои письма, пусть они отправляются telle quelle[115].