Внутри - Евгений Гатальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому мне придется переместиться в голову Сэнди, чтобы узнать адрес Ривьеры. Но… тогда зачем использовать Клэр, если можно просто перенестись в голову Сэнди?
Нет, я боюсь за Сэнди, вдруг ее телом управляет вторженец. Он опять причинит мне невыносимую боль, но это ерунда, если он осуществит свои угрозы и убьет мою Сэнди, предыдущая боль покажется мне каплей в море боли новой…
Эх, моя привычка все усложнять… Я же могу перенестись в тело Ривьеры! Его тело тоже под запретом вторженца, но вероятность, что вторженец ошивается в Ривьере, гораздо меньше вероятности его пребывания в теле Сэнди.
Через секунду, состоящую из дробления на двадцать одно сознание и борьбы с кокаиновой похотью, я наконец овладеваю телом Ривьеры. Из его мыслей я узнаю, что Сэнди не принимает наркотики и – что радует меня больше всего – всячески избегает интимной близости с Ривьерой. Эта радость заставляет меня на время забыть о причине посещения тела Ривьеры. Да, радость сильная, даже очень, чудо, конечно, что психопат типа Ривьеры не изнасиловал мою девочку… Честно слово, был бы рад, если бы моя Сэнди перестала горевать обо мне и влюбилась бы в достойного мужчину. Я бы стал ее ангелом-хранителем…
Так, мне нужен адрес Ривьеры. Я вычленяю его из памяти, заставляю (да, заставляю!) забыть Ривьеру дорогу к собственному дому, затем переношусь обратно в тело Клэр. Процедура приручения сознаний с каждым разом отнимает все меньше времени, этому я радуюсь, а следом… немею от шока.
Клэр несется по встречной полосе, несется без намека на рациональный риск, вроде моего желания сократить путь, нет, несется как сумасшедшая, ее Линкольн Таун Кар царапает проезжающие рядом машины. Я чудом не врезаюсь в сапфировый хэтчбек, здесь меня спасают собственные водительские рефлексы. Я пытаюсь понять, что происходит, но отлетевшее в сторону боковое зеркало заднего вида, заставляет меня вернуться к управлению. Я выезжаю на правую полосу, ловлю ругательства прожженных водил, снижаю скорость и буквально окунаюсь в сознание Клэр.
В нее стреляли. И это не ее бред – я оборачиваюсь и вижу трещину на заднем стекле. Вижу приближающийся черный седан. С помощью болезненного воспоминания уже моего сознания я понимаю, что точно такой же седан преследовал меня незадолго до моей смерти. Я вспоминаю женщину в латексе, пытавшуюся оттащить меня с трамвайных путей, и не сомневаюсь, что седаном управляет она.
Замечательно, женщина в латексе хочет убить Клэр. Или не хочет? Вторая пуля едва не задевает тонкое плечо, и я понимаю, что все-таки хочет. Мне не нравится Клэр, после моих сегодняшних открытий она вызывает заслуженное отвращение, но несмотря на это, я не желаю ей смерти. Нет. Я знаю, что покойники могут общаться друг с другом, а у меня нет желания общаться с вызывающими неприязнь особами. Теперь я никому не желаю смерти. Даже Ривьере – тот должен умереть только ради безопасности Сэнди. Ради нее я готов потерпеть.
Я набираю скорость и отрываюсь от женщины в латексе. Через еще целое зеркало заднего вида я вижу, что женщина в латексе не очень уверенно чувствует дорогу, и этот факт увеличивает шансы Клэр на выживание. Третий выстрел рвет в клочья рукав блузки – загорелое, позволю себе сказать, перезагорелое плечо Клэр с ровной как под линейку кровавой насечкой.
Пожалуй, с шансами Клэр я поспешил.
Я мчусь по Пасифик Хайтс, как на ракете, обгоняю черепаший трафик. Случайно бросаю взгляд в зеркало заднего вида – черного седана позади нет. Повод сбавить скорость, думаю я, но продолжаю гнать, адреналин меня не отпускает…
Хлопок, перезагорелое плечо Клэр покрывается осколками. Я смотрю в пробитое стекло и вижу бородатого мужика на байке. Немного времени потребовалось вторженцу, чтобы найти водителя с оружием, но это Америка, здесь нечему удивляться. Байкер обстреливает несчастную машину Клэр, и обстреливает успешно, лишь чудом тело Клэр остается невредимым. Чтобы сбить с толку байкера, я выворачиваю руль направо и заезжаю в безлюдный переулок. У меня получается – бородатый байкер слетает со своего агрегата. Я злорадно смеюсь, и в смехе Клэр знающие меня люди с легкостью узнали бы мои нотки. Я полностью сосредоточиваю внимание на переулке. О нет… Он вовсе не безлюдный…
Группа школьников переходит дорогу. Я не успею затормозить…
Выбор небольшой. Я вновь выворачиваю руль и врезаюсь в светофор. Бампер складывается в гармошку, я слышу звонкий крик, последнее, что я вижу – светофорного человечка, а под ним – цифру "8".
Я понимаю, что умираю вновь.
И понимание это длится недолго.
15
Увы, но это лучшее, на что способно человечество… Крики, вопли, муравейник в панике. Врезалась в столб очередная женщина. Какая трагедия! Наверное, миллионный организм, ушедший из жизни таким вот, не самым экзотичным способом. Вопли, крики, муравейник теряет надежду. Муравейник реагирует так, будто кто-то умирает в первый раз…
Ведь каждая человеческая жизнь – бесценна…
– Бог превратил философа в пистолет, – говорит зеленый призрак. – Ожившее воплощение его карающей руки.
– И что? – спрашивает желтый призрак.
– А ничего. Философ проторчал в кобуре десять лет.
– А я слышал, что философом убили семь или восемь человек, – задумчиво проговаривает желтый призрак.
– Кто тебе такое сказал?
– Вего Крилин.
– Понятно. Вего Крилин – лжец. Знаешь, что он еще говорил?
– Что-то про привычную личину, я уже не помню…
– Почти угадал. Крилин сказал, что был всего один призрак. Эксперимент Бога. И в результате различных и неизвестных нам интерпретаций он превратился во множество незнакомых духов.
– Ересь, – возмущается красный призрак.
– Крилин заявлял, что призрак может быть с любой внешностью, любым голосом, любым характером. И со слов Крилина, почти каждый выбирает себе личину, личину привычную, в которой жил при жизни – даже если и сам понимает никчемность этой личины.
Камера шатается. Я вижу, что все призраки сидят на мини-холодильниках.
– Наши тела вышли из одного призрака? – Желтый призрак улыбается. – Как сказали бы живые, покойники появились в результате почкования.
– Ересь, – возмущается красный призрак.
Дети бросают рюкзаки, окружают холодильники с призраками, хватаются за руки и громко рыдают. Рыдают навзрыд, их плач режет мои уши, и в этом плаче я слышу голос Сэнди.
Дети начинают вести хоровод. Моя Сэнди шепчет:
– Зачем? Как ты могла покрывать это… это животное?
