Солнце внутри - Маргарита Зверева

– Так, давайте все же не будем отходить слишком далеко от нашей темы! – проголосил он над поднявшимся гулом голосов и посмотрел на часы. – К тому же я вижу, что время наше иссякло. Единственное… Мне все же хотелось бы хоть раз за сегодняшнюю встречу услышать голос нашего русского друга.

По спине моей пробежал водопад ледяной воды. Обрадовавшись концу мучений, я уже внутренне засобирался идти и такого удара ниже пояса никак не ожидал. Весь зал молча уставился на меня.

– Что вы думаете о нашем обсуждении? – спросил организатор. – В двух словах буквально. Результат или человек? Пулитцеровская премия или, возможно, спасенная жизнь?

Мне не нравился его взгляд. Или мне просто казалось, или он действительно смотрел на меня иначе, чем на других. С каким-то напряженным интересом и опаской.

– Репортажи о звездных свадьбах и разводах, – улыбнулся я лукаво. – И деньги, и никаких терзаний.

Зал вновь рассмеялся. Когда собиралось достаточное количество людей, хватало всего намека на шутку, чтобы вызвать бурную реакцию. Только организатор вытянул губы в тонкую улыбку, кивнул и стал записывать что-то в блокнот. Вокруг меня все дружно вставали и надевали куртки.

– Предлагаю переместиться теперь в неплохое кафе поблизости! – крикнул поверх голов инициативный рыжий паренек, и множество голосов одобрительно подхватили эту идею.

Я же накинул пальто на плечи, поднес телефон к уху, делая вид, что срочно кому-то звоню, и поскорее сбежал к вожделенному уединению.

Только пройдя пару сотен метров и отняв мобильник от уха, я увидел, что на него пришло сообщение. Нервно сглотнув, я буквально впился в него, пытаясь с первого взгляда рассмотреть все ключевые слова. К счастью, я остался доволен общим смыслом, расслабился и уже спокойно перечитал незамысловатые предложения раз пять. Настроение сделало резкий скачок вверх, и я не смог подавить улыбки, растягивающей мои цинично сжатые губы. Я решил ответить попозже, чтобы не создавать впечатления отчаяния, сунул мобильник в карман и пошел быстрым шагом к музеям. Там и тут виднелись голубые кусочки неба сквозь прорывы в плотном сером полотне, но дождь тем не менее нерешительно покапывал на мое лицо. Под ногами на мостовой блестели желтые листья, но что-то подсказывало мне, что погода не баловала голландцев даже летом.

Я уже начал радоваться, что скоро скроюсь от промозглости в залах с комфортной температурой, неизменной в любое время года. Однако и у первого, и у второго музея тянулись невероятные очереди, а стоять в очередях уже давно не входило в мои привычки. Я разумно предположил, что попаду туда иначе, и отправился куда глаза глядят по амстердамским улочкам. Карта смиренно ожидала своего звездного часа в заднем кармане брюк, но я не собирался тревожить ее раньше времени. Помимо того что я любил гулять по неопределенным маршрутам, этот город создавал впечатление, что в нем вообще непросто заблудиться. Или, по крайней мере, заблудиться напрочь. Как оказалось, системно проложенные каналы служили прекрасным ориентиром. Я заметил, что рядом с таким количеством воды стало легко дышать. Каналы словно проветривали город, как вентиляционная система, и каждый раз, выныривая из закрытой улицы на мост, я невольно делал глубокий вдох свежего и одновременно слегка затхлого воздуха. Как ни крути, отовсюду я чувствовал легкую нотку болота, которая мне, впрочем, ничуть не мешала. Я только отметил, что тут у меня появилась нешуточная тяга к морепродуктам, и быстро перестали казаться странными киоски, в которых продавали селедку как мороженое или картошку фри. Но уличные перекусы не входили в мои привычки, так что я старался не упустить по дороге какой-нибудь рыбный ресторан.

Меня уже давно ничуть не смущало одиночество. Наоборот. Я так привык к компании исключительно себя и своих мыслей, что посторонняя болтовня неизбежно наскучивала и даже выводила из себя. В театрах и на концертах я радовался тому, что не приходится реагировать на восторги или негодования соседа, отрываясь от музыки; в музеях – тому, что можно проводить ровно столько времени перед картиной или в очередном зале, сколько хочешь, не больше и не меньше; а в ресторанах – что не надо ждать неспешного выбора спутника или, упаси боже, делиться. Нет, мне было более чем комфортно с самим собой. И за один этот навык я до глубины души был благодарен Барону. Потому что я ни капли не сомневался в том, что без его жизненных наставлений я был бы так же зависим от чужого общества и мнения, как и все остальные.

Купив на углу кофе в бумажном стаканчике, я ступил в небольшой сквер.

Я заметил, что площадей в Амстердаме практически нет, что, несомненно, связано с плотной сеткой каналов, и подумал, что именно поэтому я никак не ощущал этот город как мегаполис. Все тут казалось камерным и полуспящим, и я буквально чувствовал, как московское напряжение вытекало из меня в каналы тонкими струйками.

На перепутье двух дорог справа от меня стояла маленькая невзрачная церквушка, но двери ее были настежь открыты, а на стене рядом со входом висел пестрый плакат. Сделав первый глоток кофе, обжегший мне губы, язык и небо, я направился к зданию. Небо заметно загустело и нависало над церквушкой тяжелым свинцом. Тем ярче на фоне старых кирпичей церкви светилась афиша. Я обхватил покрепче горячий стакан и пробежался глазами по объявленным концертам. Голландского я никогда не учил, но знаний английского оказалось вполне достаточно, чтобы понять суть. Как раз в вечер того дня должен был состояться концерт гитарной музыки, и я заинтригованно заглянул в открытые двери. Спинками ко мне стройными рядами стояли черные стулья, а там, где предполагался алтарь, звукотехники прокладывали кабели. На задней стене висел довольно большой, очень протестантский в своей намеренной невзрачности крест, который выглядел не совсем уместным.

Заметив маячащую тень в дверях, звукотехники повернулись ко мне и улыбнулись вопросительно-вежливыми улыбками, за которыми трудно было заподозрить недовольство, которое я тем не менее отчетливо почувствовал. Я улыбнулся в ответ, кивнул и попятился назад. Посреди сквера я остановился и всмотрелся в тонкий крест на маленьком треугольном куполе. Сперва мне показалось, что на нем петух, и я нахмурился. Почему-то думалось, что петухи бывают только на католических храмах, а я очень нетерпимо относился к любым пробелам в своих знаниях. Но тут петух повел крылом, и я понял, что это просто ворона уселась на удобное местечко. От облегчения я даже усмехнулся, но внезапно резко осекся.

Дело было не в самой вороне, а в стукнувшей меня по голове назойливой уверенности, что на меня пристально смотрят два острых глаза. Как шпаги. Порыв ветра засвистел у меня в ушах, с земли с карканьем взмыли в воздух птицы, я повернулся на каблуках, так что пальто описало полукруг подолом, и увидел его.

Барон сидел на лавочке напротив церкви, закинув ногу на ногу, а одну руку на спинку, и держал в другой серебряный наконечник палки в виде головы ворона. Если раньше мне казалось, что волосы Барона совершенно седые, то теперь я понял, что при наших первых встречах в них еще было немало оттенков серого. Сейчас же они действительно стали полностью белыми. При этом лицо его выглядело достаточно свежим. Сам он заметно похудел, что подчеркивал приталенный клетчатый костюм из бежево-оливкового твида.