Умный, наглый, самоуверенный - Вера Коркина

— Бессовестного, — добавила Клементина. — Наглого.

Ира слушала внимательно, но та внезапно замолчала. Только ложка слегка позвякивала в ее руке, помешивая чай.

— Вам надо чаще быть с людьми и интересоваться ими, они отзовутся. А что до Юли, может, и сама со временем поймет. Я, извините, попрошу вас о пустяке. Перерыла всю сумку — не могу найти ее новый адрес. — Таня посмотрела пристально.

— Я не могу его дать. Она просила этого не делать.

— Но ведь вы не обязаны так уж соблюдать перед ней обязательства…

— Я их не перед ней соблюдаю, а перед собой.

— А если я потеряла адрес с концами, то как я отправлю подарок?

— Не знаю… Есть адресное бюро, — пожала плечами горбунья. — Мне кажется, Юлины дела не так хороши, как она описывает. Если встретитесь, передайте от меня поклон и пусть будет осторожнее. — Девушка снова посмотрела внимательно, светлыми, как звезды, глазами.

Ира вышла от горбуньи с полным ощущением, что ее раскусили. И не потому что девушка разбирается в людях, а потому что у нее есть свои представления о том, как устроен мир и свои способы понимать, кто есть кто.

Ира поежилась от холодного ветра и подняла воротник. Она оставила Клементине адрес и телефон, а та даже не спросила, зачем так далеко ездить за подарком. Наверное, очень нуждается и не задает лишних вопросов. Картину с озером Ира купила и радовалась приобретению, а вот что делать дальше, неясно. Объявить розыск мошенницы Юлии Гурко?

А она-то почему не смогла обвести горбунью, оказалась профнепригодна. Ошиблась? Может быть, нужно было сыграть в открытую со святой Клементиной? Как она выживает в полном одиночестве? Хотя вряд ли Клементина слабая, просто не умеет того, что умеет Юля — хапать чужое. На разнице интересов, скорей всего, и держится их дружба.

Авилов в пустой квартире чувствовал себя не в своей тарелке. Было неудобно без необходимых предметов: телевизора, музыки — это раз, и противно, что кто-то ковырялся, — это два. Купленные вещи не нравились, казалось, что они с чужого плеча. Жизнь шла по чужому сценарию, и все было не тем, к чему привык. Он капризничал с Катей: Катя тоже была не его. Славная, но не его женщина. Переброситься словом, порассуждать было не с кем. Раньше на это годился Левша, а его и след простыл. Даже Лева, не добившись проку, забыл про Пушкина. Его маяло безделье: из трех занятий остался только «Римек», но там, сколько ни суетись, дело шло ни шатко ни валко, и от личной инициативы директора мало что зависело. Люди были расставлены правильно, и оставалось только контролировать.

Совсем заскучав, он позвонил Леве, чтобы узнать, как его дела, а тот ответил, что завтра ложится на операцию. Значит, нашел деньги, интересно где. Авилов обещал его проведать, а Лева начал отнекиваться. Пушкин тут же насторожился и, выждав пару дней, отправился к Леве с уже готовым планом проверки. Как только больной отлучился в туалет, Пушкин слазал в тумбочку за номерком от одежды и, получив в подвале Левино обмундирование, вытащил из кармана брюк ключи от квартиры. Потом съездил к Леве, проверил квартиру и в обратной последовательности возвратил все на свои места.

Ай-яй, укорял он себя, проводя тщательный обыск у Левы, нехорошо красть у больного человека! А больному человеку хорошо красть у полуздорового? Шнур от своего магнитофона Пушкин все-таки обнаружил, а также, найдя в квартире тайник, присвоил шесть тысяч баксов, считая вправе конфисковать собственные деньги. Будем считать, обменялись любезностями, непонятно только, где Лева достал ключи от его квартиры. А может, это и не Лева? Когда-то Левша занимался его домработницей вплотную, вполне мог сделать дубликаты ключей — замки давно не менялись. Когда эти братцы угомонятся? Встретить бы Левшу и от души напинать за все хорошее, да голова болит. Положив на место номерок от одежды, Пушкин покинул больницу. Акт милосердия он выполнил, больного навестил, порядок навел, пусть попробуют еще сунуться. Надоело жулье.

Тут он остановился и быстро свернул за угол, пережидая проходящего по больничному коридору человека в халате. Потому что ему навстречу, широко, как крылья, расправив плечи, шествовал Левша собственной персоной, а Авилов к такой встрече был абсолютно не готов. Более того, он не помнил, что у него там решено по Левше — казнить или помиловать — и решил временно уклониться от встречи с цветущим, отменно загоревшим Яковом Александровичем. Пусть пока цветет, разберемся. Он позвонил Комару и отматерил за то, что Левша разгуливает в городе, как по фойе Большого театра, а деньги между тем заплачены.

— Как ты? — поинтересовался Яков Александрович у брата.

— Нормально. Завтра выхожу. Швы уже сняли. Сразу иду к старухе. Там у них в суде дела крутые. Старухе, главной судье, нашли мужика в замену, хотят ее на пенсию сплавить. И был какой-то общий банкет, юбилей чей-то. И этот мужик, которого хотели на ее место посадить, пил-пил, плясал, а потом упал. Они давай смеяться, за ноги тянуть, а он мертвый. Погоревали, похоронили, нашли нового, молодого совсем, давай его двигать против старухи. Не тут-то было. Проходит месяц, они устраивают какую-то вечеринку, и этот молодой едва не отдает богу душу. Жуткое отравление. После этого он о месте председателя суда и слышать не хочет. И никто, понятно, не хочет… Так вот. Я давай старуху донимать, что мое дело надо пропустить вне очереди, она, ясное дело, в упор меня не видит. Я стал ее туда-сюда приглашать, она вроде не против со мной пойти, вроде как ей меня жалко, такого молодого и уже несчастного. Прикидываю, куда бы ее свести — тетка-то с железными зубами, и на шее медная брошка с зеленым камнем, — а она говорит, мол, пойдем, куда я скажу, и плачу за себя сама. И, знаешь, Яша, я что-то заробел… Думаю, надо как-то по-другому вопрос решать. Не нравится мне эта старуха — боевая слишком… У них там, в суде, аптечный киоск внизу. Старуха спускается, а девица из киоска — к ней. «Таисья Михална, — кричит, — я наклонилась в коробке лекарство искать, а кто-то руку просунул. Поднимаюсь — а касса пустая!» И ревет. Так, знаешь, что старуха делает? Я это своими глазами видел! Выходит на улицу, там неподалеку прогуливается этот, как его, ну вор, рыжий такой, все время с пекинесом под мышкой и в кепочке. Она ему заявляет: «Боря, там у меня у девочки кассу обчистили, скажи, чтобы вернули». Он ей в ответ: «Таисья Михална, при всем моем уважении, никак не могу такое сказать. Ребятки трудились и обратно ничего не отдадут. Девочка пусть не спит на работе, здесь не курорт». Она ему в ответ спокойно: «Не сделаешь — хуй оторву». И ушла… Смущает меня эта старуха… — Левша засмеялся.

— Женщина, старшая по званию, — это очень сексуально, Лева… Она замужем?

— Ты давай не это… не остри, тут все серьезно… Дубленку из итальянской чистки заберу и снова к старухе… Убеждать… Пушкин, кстати, приходил, тобой интересовался.

— Я уже все закончил. Завтра улетаю, ты тоже подтягивайся, работы много.

У Левши дела складывались неплохо. Он продал огромную, сталинской постройки, квартиру матери и, добавив от подарка вице-губернаторши, сделал две покупки: приобрел двухэтажный особнячок с мансардой под фотоателье и заброшенную ферму у нового шоссе, чтобы сделать автомастерскую для Левы, который после травмы преобразился.