Франклин Рузвельт - Георгий Чернявский

Уже в 1921 году Франклин принял предложение отделения Демократической партии штата Нью-Йорк стать ее ответственным исполнительным чиновником. Это, разумеется, было лишь средство поддержать его настроение — никакой зарплаты за рекомендации, которые он давал, не выходя из дома, он не получал, но моральное удовлетворение было немалым. При этом, как мы увидим, в отношении собственного вознаграждения Рузвельт проводил совершенно четкое разграничение: он не получал денег за партийную и другую общественную работу, но требовал оплаты своего труда, когда речь шла о выполнении поручений бизнеса. Хотя он и владел немалым состоянием, но был убежден — и это являлось делом принципа, который он стремился не нарушать и после того, как с ним случилось несчастье, — что не просто обязан работать, но и получать должное вознаграждение, что только так он сможет оправдать свое существование. Деньги — в этом он был убежден — вполне достойное средство измерения пользы той или иной деятельности, кроме чисто общественной.

Показательно, что Рузвельт сохранил членский билет своего гольф-клуба, регулярно платил членские взносы и не раз говорил, возможно, не очень кривя душой, как он будет играть, когда выздоровеет.

Для выздоровления предпринимались любые мыслимые усилия. Каждое утро Франклин на костылях выходил в свой сад. Вначале удавалось сделать лишь один-два шага, затем силы оставляли его. Постепенно дистанция увеличивалась. Удавалось пройти десяток шагов, а затем и больше. Однако поставленную задачу — самостоятельно добраться до ворот имения в Гайд-Парке, а затем до почтового ящика на расстоянии приблизительно полукилометра — Рузвельт так никогда и не смог выполнить. Тем не менее каждое утро, часто в сопровождении друзей или членов семьи, он отправлялся в свое мучительное путешествие. Преодолевая боль и усталость, он болтал, шутил, смеялся собственным шуткам и остротам спутников, которые отлично понимали его состояние, но делали вид, что просто разделяют его веселое настроение. Каждый день расстояние увеличивалось хотя бы на один шаг.

Одновременно упорный в достижении своих целей Рузвельт занимался утомительными, порой изматывавшими спортивными упражнениями, стремясь максимально укрепить грудь, плечевой пояс, руки, и в этом он в полной мере преуспел. Более того, он уверовал, что чудодейственное воздействие окажут на него плавание и упражнения в воде. В его собственном имении бассейна не было, но Франклин договорился с соседом, миллионером и филантропом Винсентом Астором, который охотно предоставил в его распоряжение свой удобный обширный бассейн. При этом обеспечивалась тайна: когда плавал Франклин, охрана следила, чтобы к бассейну не приближался ни один человек.

Можно выражать скепсис по поводу той веры в силу воды, которая появилась у Рузвельта, но, поистине, утопающий хватается за соломинку, а в данном случае соломинка оказалась довольно прочной. Ежедневное плавание значительно укрепило Франклина и в немалой степени способствовало тому, что он внешне приобретал вид здорового, цветущего человека. «Вода привела меня к тому состоянию, в котором я оказался, и вода меня восстановит», — не раз повторял Рузвельт.

Энергичные усилия приносили постепенно всё новые, хотя, казалось бы, и мелкие результаты. Со временем Рузвельт стал отказываться от сопровождения, когда ему надо было пройти небольшое расстояние. Мало кто знал, что он идет, не просто опираясь на трость, а перенося на прочную опору основную тяжесть своего тела, что нижняя часть туловища находится в плотных металлических оковах. Мучительная боль, которую он при этом испытывал, не подлежала оглашению. Прилагались все старания, чтобы на фотографии, тем более предназначенные для прессы, ни в коем случае не попадал Рузвельт в инвалидном кресле. Семейство папарацци тогда еще не расплодилось, фотографы вели себя в основном прилично. Читатели газет, особенно ньюйоркцы, лучше знавшие Рузвельта, чем жители других штатов, верили, что он действительно поправляется. Благоприятное впечатление производили на них фото улыбающегося Рузвельта, вроде бы беззаботно шагавшего с тросточкой по аллее, а на самом деле с огромными усилиями преодолевавшего крохотное расстояние от дома до машины.

Благодаря собственной энергии, силе духа, неуклонной, хотя и мало обоснованной уверенности, что он сможет выздороветь, опираясь на поддержку жены, партнеров и друзей, всего своего небольшого неофициального штаба, Франклин Рузвельт оставался если не в центре, то во всяком случае в пределах политического истеблишмента Демократической партии. В первые годы после заболевания он не был в состоянии посещать митинги, приемы и прочие общественные мероприятия, столь важные для «политического животного». Но Элеонора исправно бывала на многих подобных акциях, и постепенно их участники стали воспринимать ее как выразительницу позиций мужа.

В некоторых случаях Рузвельт по просьбе организаторов того или иного собрания обращался к ним с приветственными письмами, в которых выражал свою позицию по рассматриваемой теме. Обычно он выступал в поддержку мелкого бизнеса, интересов «среднего американца», имея в виду, что именно эти слои были главной опорой Демократической партии. И хотя в этих обращениях было немало чистой демагогии, особенно учитывая то, что сам Рузвельт был человеком весьма богатым, рядовым избирателям нравилось, как он, отчасти с подачи Хоува, но в значительной мере по собственному внутреннему порыву, настаивал на том, что профессиональных «делателей денег» надо держать подальше от власти, что правительство должно оставаться в руках самого «народа».

Рузвельт рано начал понимать, что демократия — это весьма зыбкий и подчас опасный инструмент, что среди избирателей политически ответственные, осознающие свой общественный долг люди не составляют большинство. Подобно своему современнику из далекой России писателю Михаилу Булгакову, у которого в «Собачьем сердце» профессор Преображенский произносит сакраментальную фразу, что он не любит пролетариат, аристократ Рузвельт был крайне далек от малообразованных или попросту неграмотных жителей городских трущоб или захолустных ферм.

Он, однако, понимал две противоположные, но взаимосвязанные вещи. С одной стороны, большинство этих людей, стоящих на самой низшей ступени развития, могут, возбудившись, истерически требовать справедливости, но на самом деле думают только о хлебе насущном, причем готовы вырвать его изо рта своих ближних и с этой целью пойти на обман, подлог, донос, любую другую подлость, иногда вплоть до убийства. Рузвельт осознавал, что толпа в руках матерых «народоправцев» может превратиться в разрушительную силу, последствия которой невозможно предвидеть. Перед его глазами был опыт России. С другой стороны, он постепенно приходил к выводу, что в общении с толпой, в которую легко превращаются не только народные низы, но и группы средних слоев, надо тщательно скрывать свойственный ему снобизм, надо подделываться под привычные образы и манеры аудитории, говорить близким ей языком, осторожно обещать то, к чему стремились слушатели, даже если эти обещания были ему самому чужды и он не собирался их выполнять. Иначе говоря, демагогия, популизм — это оружие любого политика, но серьезный деятель должен пользоваться им весьма осторожно, не впадать в крайности, иметь запасные пути, на которые можно было бы при необходимости отступить.