Скрипка дьявола - Йозеф Гелинек

Кабинет Жоана Льедо, расположенный на верхнем этаже здания, оказался приятным местом, хорошо освещенным, с уютным ковром светло-коричневого цвета, на котором стояло небольшое пианино с опущенной крышкой, заваленной партитурами. Видневшийся в глубине рабочий стол казался маленьким из-за книг и бумаг, громоздившихся на нем стопками такой высоты, что Пердомо показалось — только чихни, и все эти бумажные башни рухнут на пол. В одном углу стоял на подставке какой-то огромный рабочий блокнот, открытый на листке с расписанием репетиций и концертов на ближайшие дни. Кроме света, лившегося через широкие окна, обрамленные легкими шторами, Пердомо понравилась рабочая атмосфера, которой дышал кабинет, разительно непохожий на кабинеты нотариусов с безупречно чистыми столами, на которых все сложено аккуратнейшим образом и которыми их хозяева пользуются крайне редко, чтобы заверить какую-нибудь замысловатую подпись, за что, между прочим, берут неплохие деньги. Льедо сообщил, что ему нужно позвонить, и Пердомо воспользовался паузой, чтобы рассмотреть фотографии и дипломы, висевшие на одной из стен.

В большинстве случаев это были портреты самого дирижера в компании других музыкантов, главным образом солистов, которых Пердомо не знал. Разумеется, здесь присутствовала и обязательная фотография с королем, подобные фотографии инспектор видел в стольких рабочих кабинетах, что начал задаваться вопросом, не следует ли считать особым знаком отличия отсутствие портрета испанского монарха, который, со своей стороны, не демонстрировал особой любви к музыке.

Инспектор скользнул напоследок взглядом по этим изображениям, как вдруг его внимание привлекли две небольшие черно-белые фотографии, и благодушное спокойствие сменилось более чем обоснованной тревогой.

Это были фотографии Адольфа Гитлера.

На первой было не слишком хорошо видно лицо зловещего диктатора, стоявшего спиной среди других главарей Третьего рейха, во время концерта в гигантском зале, под мрачным штандартом со свастикой; зато на другой фотографии ясно различалась его фигура в момент, когда он приветствовал дирижера оркестра, наклонившегося со сцены, чтобы пожать ему руку.

Пердомо не заметил, что Льедо уже кончил говорить по телефону, и чуть не подскочил, услышав у себя за спиной его голос. Пахнуло сладковатым одеколоном, хотя марку он определить не сумел.

— Это Вильгельм Фуртвенглер, — объяснил Льедо, — один из самых великих дирижеров всех времен. Когда к власти пришли нацисты, многие его коллеги решили уехать. Он же остался, и впоследствии ему пришлось давать бессчетные показания союзникам во время процесса денацификации, начавшегося после войны. Посмотрите на фотографии повнимательнее: на этой мы видим, как он исполняет последнюю часть Девятой симфонии Бетховена в день рождения Гитлера. На другой диктатор по окончании концерта обращается к нему с нацистским приветствием, а Фуртвенглер в ответ протягивает руку, избегая официального приветствия. Как по-вашему, какая из них более ранняя? — спросил Льедо со злорадным выражением преподавателя, решившего во что бы то ни стало подловить невнимательного ученика.

— Понятия не имею. Я бы сказал, вот эта, — высказал догадку Пердомо, показывая на фотографию с празднования дня рождения Гитлера.

— Почему?

— Не знаю. Просто она показалась мне более старой.

— Большинство людей, которым я задавал этот вопрос, выбирают ту же фотографию, что и вы, поскольку предпочитают думать, что музыкант сначала заигрывал с нацистами, но потом, когда стали известны ужасы концентрационных лагерей и геноцида евреев, отошел от них и отказывался использовать приветствие «Хайль Гитлер».

— А на самом деле было не так?

— Как было на самом деле, мы никогда достоверно не узнаем. Если говорить об этих фотографиях, скорее верно обратное. Фотография, на которой Фуртвенглер отказывается вздымать руку, более ранняя, чем другая, на которой дирижер как миленький соглашается играть и желать «счастливого дня рождения» чудовищу, на чьей совести миллионы жертв. Возможно, он думал, что сможет противостоять политическому давлению, что сможет бороться с режимом изнутри. Если вам интересна эта тема, — сказал Льедо, беря со стола книгу и роняя при этом стопку бумаг, — рекомендую вам вот эту недавно вышедшую биографию Фуртвенглера, которая называется «Маэстро дьявола».

Пердомо не пытался скрыть удивления, вызванного названием книги.

— Дьявола?

— Гитлера. Как вы, несомненно, знаете, нет фигуры в истории, которая в людском понимании была бы больше связана с Сатаной, чем немецкий диктатор.

— Вы на самом деле считаете, что Гитлер был воплощением дьявола?

— Так считают те, кто знает об этом больше, чем мы, инспектор, ватиканские экзорцисты. Самый известный из них, падре Габриэле Аморт, говорил недавно, что дьявол не только существует, но что он способен овладевать целыми народами. Он утверждает, что нацисты действовали так дико и бесчеловечно, поскольку были одержимы дьяволом. Несомненно, их фюрер Адольф Гитлер шел в списке первым.

Пердомо задал Льедо пару вопросов о нацистах и холокосте, чтобы разобраться в его политических симпатиях, но дирижер отвечал уклончиво. Затем добавил:

— Сейчас, при расцвете демократии, очень легко говорить: я никогда не был соучастником диктатуры, никогда с ней не сотрудничал. Но представьте себе, что в Испании снова установится тоталитарный режим. Вы оставите работу в полиции, инспектор? Я знаю, что у вас есть сын, который был с вами на концерте. Поставите ли вы под угрозу его благополучие, его образование, да и саму жизнь ради того, чтобы избежать обвинения в коллаборационизме? Или продолжите выполнять свою работу самым достойным и профессиональным образом?

— На самом деле…

— На самом деле не существует способа это узнать, пока не придет время, — разрешил проблему музыкант. — Все мы, люди, способны и на худшее, и на лучшее, на самое мерзкое и самое возвышенное. Сама свастика, — сказал он, постучав пальцем по стеклу, закрывавшему фотографию, — превратилась в один из самых отвратительных символов в истории, хотя санскритское слово «свастика», означающее пожелание удачи, в ходе истории символизировало весьма возвышенные идеи, не имеющие ничего общего с идеологией наци. То же самое можно сказать и о скрипке: она может быть самым романтическим инструментом в мире, но в руках такого композитора, как, к примеру, Бернард Херрманн, — вы знаете, это тот, кто написал саундтрек к фильму «Психо», — превращается в инструмент смерти и разрушения.

Льедо придвинулся вплотную к фотографии, на которой Гитлера было лучше видно, так что от его дыхания на стекле осталось туманное пятно. Затем провел по стеклу рукавом и сказал:

— Вы знали, что Ватикан даже в сороковых годах был так убежден в одержимости Гитлера дьяволом, что Пий Двенадцатый пытался на расстоянии изгнать из него дьявола? Это не дало результата, но мы никогда не узнаем, в чем тут причина: то ли дьявол Гитлера был слишком мощным врагом для бедного Пия Двенадцатого, то ли изгнание дьявола нужно совершать, когда одержимый присутствует при этом во плоти. Но я полагаю, вы пришли сюда не для того, чтобы беседовать об одержимости дьяволом, а чтобы понять, не я ли тот человек, что вам нужен, разве не так?