По колено в крови. Откровения эсэсовца - Гюнтер Фляйшман

Мои мысли выразил унтершарфюрер Детвайлер. Каждому наступлению вермахта всегда предшествует интенсивная атака с воздуха силами пикирующих бомбардировщиков, не говоря уже об артподготовке. Но мы ни канонады, ни гула двигателей самолетов не слышали.

Брустман предположил, что мы находимся как раз у того участка границы, который наши силы и собирались атаковать. Этого никак нельзя было исключать, однако Лёфлад заявил, что если бы наше вторжение началось, то находившихся в селе русских уж точно подняли бы по тревоге.

Крендл попытался оспорить это утверждение, считая, что, дескать, может, эти русские входили в состав сил тыловой поддержки. По-видимому, унтершарфюреру Детвайлеру все наши рассуждения осточертели, потому что он назвал нас профанами в вопросах стратегии. То, что он упомянул понятие «стратегия», вновь напомнило мне о днях, проведенных с герром генералом.

Я заявил унтершарфюреру, что, мол, если наша атака все же началась, то русские должны считаться и с тем, что мы вполне могли узнать местонахождение их сил. Деревня располагалась в лощине, к ней с востока вела всего одна дорога. Таким образом, и пехотинцы, и танки оказывались в весьма уязвимом положении в случае нашей неожиданной атаки с воздуха. Если вторжение на самом деле началось, то все русские убрались бы из этой деревеньки, которой ничего не стоило стать для них западней, мол, они же не круглые дураки.

Не дожидаясь, пока я выскажу свое мнение, унтершарфюрер заявил:

— Здесь командую я, поэтому мы немедленно отходим к лагерю отца Деметриуса.

И, помолчав, добавил:

— Поскольку ваша рация мертва, роттенфюрер, уточнить обстановку не представляется возможным.

Выходило так, что я становился крайним. Но ведь не по моей же вине сел аккумулятор! Впрочем, это особого значения не имело. Все кругом перепугались, и я, даже если бы захотел, все равно не смог бы удержать их. Во всяком случае, если выяснится, что Детвайлер не прав, расхлебывать придется ему, а не мне.

Собирая снаряжение, мы едва не ругались. Обергруппенфюрер Штайнер назвал дату начала вторжения в Советский Союз — 21 июня. Уже подходил к концу день 21 июня. Я предпочитал даже не задумываться над тем, дали ли нам сигнал к отходу.

Все наши помыслы тогда были направлены на то, как отыскать дорогу к лагерю, из которого нас в темноте привели сюда. Днем же все вокруг казалось незнакомым. Начнись сейчас атака, с нами бы определенно обошлись как с неприятелем, проникшим на чужую территорию. Детвайлер велел Лёфладу пройти вперед метров на 30 и штыком делать засечки на деревьях. Мы следовали по проложенному Лёфладом пути.

Внезапно где-то впереди послышались шаги, мы тут же залегли, выставив вперед дула автоматов. Меня еще удивило: если это был неприятель, почему тогда не было слышно выстрелов? Тут же возник сам Лёфлад и бросился рядом с нами на землю. Он был взволнован настолько, что едва мог говорить.

— В лагере русские! — задыхаясь, сообщил он.

— В каком лагере? — спросил Детвайлер. Лефлад показал рукой на запад.

— В том самом! В партизанском! Я сам видел, как они беседовали с отцом Деметриусом! Их там несколько сотен, не меньше!

Неужели предатель? Или действует по принципу «и нашим, и вашим»? Известно ли об этом германской разведке? Можно ли и впредь доверять ему? Как быть вообще? Ведь мы в сотне километров от своих! К тому же темнело.

— Придется идти в обход лагеря, — решил Детвайлер. — Если отец Деметриус все же с нами, никак нельзя упускать возможности обратиться к нему, — не терпящим возражений тоном заключил он.

Мы хоть и вымотались, все же решили пройти сначала пару километров на юг, а уже потом выбрали место, где повернули на запад, к своим, и потом долго шагали в темноте, не зная точно направления.

Наши бойцы зароптали, предлагая сделать привал, а с рассветом продолжить путь. Но в глубине души мы побаивались делать остановку, предпочитая перебороть страх на ногах, — как-никак с каждым шагом мы подходили ближе и ближе к своим. Мне, например, почему-то казалось тогда, что любой привал был равносилен самоубийству.

Но какое-то время спустя мы устали так, что едва тащились. Мне казалось, что Детвайлеру до смерти не хочется становиться на привал, однако пришлось сделать паузу. Мы поели хлеба и аккуратно распределили между всеми воду из фляжек. Воды было в обрез, и мы понятия не имели, где и как пополнить ее запасы. Хотя все мы устали, уговаривать кого-либо стать в охранение на ночь не пришлось — всем казалось, что бодрствовать было куда безопаснее. Дело не в том, что мы не доверяли друг другу, просто все понимали, что все равно до утра тебя и на посту сморит сон. И мы улеглись ничком на землю, заняв нечто вроде круговой обороны. Кто-то из наших уже минуту спустя захрапел, и скоро только мы с Детвайлером не спали.

— Ты поспи, — разрешил унтершарфюрер. — Я потом тебя разбужу, если почувствую, что засыпаю.

Мы проспали, наверное, с час, часто просыпаясь вслушивались в тишину и, убедившись, что все вокруг тихо, вновь засыпали.

На рассвете нас разбудил шум моторов. Где-то восточнее мы услышали завывание сирен пикирующих бомбардировщиков, потом донеслись разрывы бомб. Бомбы рвались явно в деревне. Теперь уже не приходилось сомневаться, что вторжение началось.

— Русские сейчас бросятся в леса, — заключил я.

По опыту Бельгии и Франции я знал, что от авиации лучше всего скрываться в лесах. Наверняка русские так и поступят.

Мы шли по компасу строго на запад и где-то к полудню набрели на прогалину, выходившую на всхолмленные поля. Вдали виднелась небольшая деревня. Глядя в бинокли, мы подползли к ней.

В селе оказалось 40-50 жителей, и хотя мы пытались действовать скрытно, дети все равно обнаружили нас и стали звать. Мы уже готовы были в любой момент выстрелить, но украинцы улыбались нам и даже обнимали.

— Это вот с ними мы воюем? Ничего не понимаю, — недоумевал Крендл.

Никто из нас ничего не понимал, видя, как местное население, не скрывая радушия, встречает нас.

Будь эти украинцы настроены против нас, разве стали бы они вести себя так? Наверняка бы открыли стрельбу или попросту разбежались. Мы были очень смущены таким приемом. Жители деревни сразу же обступили нас — им хотелось знать, для чего мы здесь. Что мы могли им ответить? Что пришли завоевать их? Довольно рискованное заявление в подобной обстановке.

Один старик, с улыбкой во весь рот, спросил:

— Так вы немцы? Вы напали на Советы, верно? Мы кивнули в ответ.

Теперь жители не скрывали радости. А нас это проявление чувств смутило еще больше.

Они пальцами тыкали в небо, показывая на наши пролетавшие над деревней пикирующие. Летчики село атаковать не собирались, просто снизились, чтобы рассмотреть, что там происходит. Мы, подняв вверх автоматы, помахали им в ответ. Сделав над деревней круг и качнув на прощание крыльями, они унеслись на юго-запад.