Ида Верде, которой нет - Марина Друбецкая

— Ну да! Ну да! Ну как же! Ну конечно! — все громче восклицал он, быстро пробегая глазами строчки.

Наконец вскочил и нервически забегал по салону, одной рукой держа перед глазами Идино творение, а другой ероша волосы. Бумажный свиток хвостом волочился за ним.

— Да, да, именно так! Как я и думал!

Все было ясно, емко, просто, логично. Мизансцены разведены мастерски. Следствия вытекают из причин. Туман ушел. Осталось жесткое действие с точными мотивировками. Приключения очарованной души уступили место приключениям настоящим. А очарованная душа… Очарованная душа таилась за каждым словом, сквозила в паузах, проглядывала в тайных побуждениях и явных поступках героев. Но главное — именно так Лекс представлял себе свой будущий фильм. Фактически он держал в руках смонтированное кино, только смонтированное на бумаге, а не на пленке.

Ему не пришло в голову спросить себя, почему ей так легко далось то, что никак не давалось ему. Напротив — то, что он читал, было настолько естественным, что, казалось, вышло из его головы. Быть может, он говорил ей о том, что хочет сделать. Наверняка говорил. Нет, точно говорил. Ведь это его идеи, его логика, его видение.

Все-таки он молодец. Кто другой смог бы так справиться с витиеватой гриновской прозой, перевести ее в действие и зримые образы!

Он остановился посреди салона и расхохотался.

Ида с интересом наблюдала за ним.

— Рувим Яковлевич, Гесса сюда, ассистента, актеров!

Через четверть часа он уже объяснял сгрудившейся вокруг стола группе новую идею фильма. Говорил страстно, много, красиво. Ида покачивала ногой, попивала коктейль, смешанный безотказным Нахимзоном, усмехалась.

— Посмотрим, посмотрим, — произнесла в пространство, — что останется от этого дивного замысла, когда мы увидим его на экране.

Лозинский поперхнулся, остановился, как конь, налетевший на препятствие, и посмотрел на нее странным взглядом, прочесть который не представлялось возможным стороннему зрителю.

— Подъезжаем, подъезжаем! — закричал Нахимзон.

Впереди маячил очередной пыльный городишко.

Ида поморщилась. Придется опять выходить, улыбаться толпе, жаждущей разорвать ее в клочья, принимать букеты пахучих южных цветов, от которых раскалывается голова, пожимать потные ладони, раздавать глупые автографы.

На всем пути следования блистательной дивы Иды Верде к месту съемки ее встречали сотни поклонников. Газетчики расстарались — расписали в подробностях маршрут Снежной королевы экрана, не поленились перечислить самые захудалые станции и полустанки.

А Рувим Яковлевич уже суетился, подталкивал, торопил.

Она накинула на платье шелковый макинтош, обмотала голову шалью, надела огромные темные очки, похожие на автомобильные, — максимально оградить себя от жадных любопытных взглядов, а то съедят с потрохами, заглотнут целиком! — и вышла на ступеньки вагона.

Толпа тяжело вздохнула, как просыпающийся зверь, всколыхнулась и двинулась к ней.

Ида непроизвольно отшатнулась.

Она боялась толпы. Боялась ее дыхания, запаха, испарений, ее непреклонной поступи, боялась, что толпа сомнет ее, накроет и поглотит. Нет, все-таки лучше приветствовать подданных издалека — с высокого балкона или из окна.

Не поворачиваясь к толпе спиной, она осторожно поднялась на одну ступеньку.

Сзади вход в вагон намертво преграждали Лозинский и Нахимзон.

А толпа уже растекалась у ее ног.

Она улыбнулась, подняла в приветственном жесте руку и через секунду раздавала автографы. Рука автоматически производила росчерк на фотографиях, афишах, клочках бумаги, вырванных из блокнотов и школьных тетрадей. Губы выговаривали дежурные, ничего не значащие слова: «Ах, ну что вы! Очень рада! Благодарю вас! Вы мне льстите! Мои зрители — это моя большая семья!»

К вагону пробилась высокая светловолосая девушка. Запрыгала, пытаясь обратить на себя внимание. Замахала фотографией.

— Мадемуазель Верде! Мадемуазель Верде!

Что-то в девушке показалось Иде необычным.

— Что вам, милая?

— Напишите мне что-нибудь особенное, мадемуазель Верде! Говорят, я на вас похожа.

Ах, вот в чем дело! Ида пригляделась. Действительно похожа. Рост. Стать. Мелкие кудри пепельного цвета, явно завитые у местного парикмахера. Лицо, конечно, грубое, невыразительное. Но общий тип…

— Как вас зовут, милая?

— Зина.

Ида вздрогнула. Как странно.

Девушка стояла на цыпочках, тянулась к ней всем телом, как собачонка, подняв вверх преданную мордочку.

Ида взяла фотографию. Тоже странность: на снимке была не она, Ида, как положено в подобных случаях, а изображение самой девчонки. Лицо вполоборота. Один глаз слегка прищурен. Копия мисс Вест из «Приключений янки в стране вечных снегов», которую Ида играла два года назад.

— Что же вам написать? Ну, разве что это…

Она накорябала несколько слов.

В это время начальник станции ударил в колокол, поезд дал гудок и начал пыхтя медленно двигаться вдоль перрона.

Толпа побежала следом, раззявив жадный рот, испуская многоголосый крик: «Ида! Ида! Ида!»

Ида быстро закивала, что-то забормотала и поспешно ретировалась в вагон.

Ворвавшись в свое купе, она сбросила макинтош, размотала шаль, швырнула на стол очки и, стянув через голову платье, прошла в душ. Хотелось скорее смыть с себя пыль захолустного полустанка, запах толпы, которая, даже не касаясь ее, оставляла на ней — так всегда казалось Иде — след. Она избавлялась от всего чужого.

Раздражение закипало в ней.

Как все это глупо, утомительно, грязно! Ей абсолютно наплевать на этих людишек, что, лузгая семечки в темной зале, любуются ее доступными экранными прелестями, грезят о ней по ночам, лежа в постели с женами, и с хищной жадностью выискивают на страницах желтых газетенок подробности ее личной жизни. Она презирает их.

Но что было бы, если бы толпы этих людишек не бежали со всех ног приветствовать ее, если бы их оставил равнодушным ее приезд, если бы великая Ида Верде встречала на своем пути только молчание и пустоту? Что было бы с ней? Что она чувствовала бы? Она не думала об этом.

Облившись холодной водой, она завернулась в мохнатое полотенце, упала, обессиленная, на кровать и уставилась в потолок.

А на опустевшем перроне, глядя вслед уходящему поезду, стояла высокая девушка с пепельными волосами, змеящимися по плечам и шее. С лица ее не сходило зачарованное выражение. Когда последний вагон скрылся за поворотом, она очнулась. Зябко, хотя стояла жара, повела плечами и посмотрела на фотографию, которую держала в руках. Наискосок через ее лицо широким неразборчивым почерком было написано: «Милой Зиночке, которая так похожа на меня. ИВ».