Рассекречено? Правда об острых эпизодах советской эпохи - Владимир Воронов

И ведь все это делалось не в обязательном режиме, не автоматом — только лишь тогда, когда сами реабилитированный или их родственники успевали своевременно подать заявления. Нет заявления — нет и компенсации, точнее, той комиссии, которая еще должна была решить, заслуживает ли имярек эту самую компенсацию. Причем, как гласит инструктивное письмо, именно органы КГБ определяли «характер (наименование, количество, состояние) имущества, сумму денежных средств и стоимость облигаций государственных займов, ранее изъятых у реабилитированных граждан». Как именно определяют? Да как хотят, так и определяют, как бог на душу положит, относя затем пресловутое «определение» в комиссию, которая еще будит судить-рядить, стоит ли платить и сколько именно.

Компенсация за конфискованные часы и драгоценности — отдельная песня: производить ее предлагалось «применительно к действующим продажным (розничным) ценам», причем обязательно «со скидкой 25 % на износ». Вот только доказать, что у тебя некогда конфисковали изделия из золота-платины-серебра с бриллиантами-жемчугами-рубинами-изумрудами, было практически невозможно: ушлые чекисты, составляя опись изъятого, как правило, вместо «кольцо золотое (серебряное, платиновое)» писали «кольцо из желтого (белого) металла». Аналогичным образом оформлялись и драгоценные камни: изделие из желтого металла с белым (красным, зеленым и т. п.) камнем — и точка! Часы и вовсе записывали без затей и марок, например, часы импортные из желтого металла… Их Минфин с КГБ предлагал оценивать «применительно к стоимости часов отечественного производства», с учетом, разумеется, пресловутого 25-процентного износа: изъяли, скажем, у красного командира привезенный им из испанской военной командировки новенький золотой «Лонжин» — получи, товарищ, «взад» стоимость бэушного будильника Кировского завода. Если же, паче чаяния, изъятые драгоценности вдруг были оформлены именно как драгоценности, то строго-настрого указано было не возвращать их, а оплачивать «по ценам, применяемым Госбанком и госторговлей при покупке этих ценностей у населения» — проще говоря, по грошовым закупочным госценам на лом. Но все это касалось лишь тех реабилитированных, у кого конфискация — имущества, ценностей и вкладов — была оформлена, так сказать, официально. Тем же реабилитированным, кто был осужден без конфискации имущества, «возмещение стоимости незаконно изъятого у них имущества и ценностей, а также возврат денежных сумм и облигаций» было разрешено производить лишь «при условии подачи заявления о возмещении в течение шести месяцев с момента объявления им (или их родственникам) определения о реабилитации». Если это не откровенное издевательство власти над своими гражданами, то что?! Человек еще черт знает сколько должен был побегать, добиваясь официальной реабилитации и преодолев кучу инстанций и барьеров, чтобы затем успеть уложиться в отведенные шесть месяцев с подачей заявления о компенсации, при том что он вообще ни сном ни духом понятия не имел, что ему в теории положена компенсация за разграбленное чекистами имущество: как он мог узнать, что должен подать заявление, и сделать это вовремя, если само инструктивное письмо об этих компенсациях — секретное?!

Реабилитированным — уже в соответствии с другими нормативными актами — за незаконное репрессирование также полагалась и денежная компенсация, которая выплачивалась лишь единожды: в размере двухмесячного должностного оклада на момент первого ареста! Причем эта выплата должна была производиться не за счет государства, а исключительно за счет того предприятия (организации), где реабилитированный трудился на момент ареста — если оно к тому времени вообще существовало. Реабилитированному требовалось не только успеть уложиться в жесткие сроки подачи заявления, но и приложить к нему официальную справку с прежнего места работы, где должен был быть указан общий трудовой стаж, занимаемая должность и размер должностного оклада на момент ареста. И все это — чтобы получить двухмесячный оклад образца 1937 года! Причем многим издевательски объявили, что им не положена и такая компенсация, поскольку на момент ареста они якобы не работали: после ареста сотрудника ретивое начальство нередко оформляло его увольнение задним числом. Такая вот вышла от советского государства компенсация тем, кто, как тогда официально писали, был «необоснованно осужден».

Государственная ложь в особо крупных размерах: как чекисты десятилетиями маскировали массовые расстрелы эпохи «Большого террора»

Когда после разоблачения «культа личности» в советских больших и малых энциклопедиях, справочниках и газетах время от времени стали публиковаться сведения о людях, ставших жертвами сталинского террора, внимательный глаз порой замечал много нестыковок и расхождений — когда речь шла о датах, местах и причинах их смерти. Но в этом не было вины редакторов, то была целенаправленная государственная политика лжи. О чем и свидетельствует данная служебная записка в ЦК КПСС председателя КГБ Владимира Семичастного № 3265-с от 25 декабря 1962 года.

Из документа следует, что еще в 1955 году «с ведома инстанций» КГБ издал указание, «определяющее порядок рассмотрения заявлений граждан, интересующихся судьбой лиц, расстрелянных по решениям несудебных органов (б. Коллегией ОГПУ, тройками ПП [полномочное представительство. — Авт.] ОГПУ-НКВД-УНКВД и Комиссией НКВД СССР и Прокурора СССР)». В соответствии с этими указаниями органы госбезопасности сообщали членам семей осужденных, «что их родственники были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах лишения свободы, а в необходимых случаях при разрешении имущественных или иных правовых вопросов регистрируют в загсах смерть расстрелянных с выдачей заявителям свидетельств, в которых даты смерти указываются в пределах 10 лет со дня ареста, а причины смерти — вымышленные».

Как пояснял Семичастный, «установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно влиять на положение их семей», а также «могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства».

Данная «проблема» возникла у чекистов задолго до 1955 года: сокрытие самого факта массовых казней своих сограждан стало их головной болью еще в разгар «Большого террора». Лишь с октября 1936 года по ноябрь 1939 года, как следует из документов, и лишь по делам, которые вели органы госбезопасности, было расстреляно не менее 724 тысяч человек, к 1950-м годам счет казненных шел уже на миллионы. При этом родственников подавляющей массы расстрелянных о казни их близких не извещали никогда: даже тоталитарное общество сталинской поры могло бы не выдержать шока от информации про расстрел столь колоссального количества, в общем-то, обычных обывателей. Потому для сокрытия и была первоначально придумана гениальная формулировка про «10 лет без права переписки». Но когда пресловутые 10 лет кончились, но люди так и не вернулись, у их близких возникли вполне логичные вопросы: где?! И, как законопослушные граждане, они стали бомбардировать своими запросами все инстанции. Для «компетентных органов» это стало проблемой: что отвечать?