Слезы русалки - Надежда Виданова

черта, на Арсении не было лица после разговора с Вадимом? Должно быть Вадим опять вёл себя с сыном как последняя скотина. Арсений нервничал, это было заметно. Из-за этого он и не справился с волнами.

Вадим молчал, ему нечего было ответить. Саша, не встретив сопротивления, отстал от Вадима, посудив, что тот и так достаточно наказан. А может быть вспомнил своё состояние после смерти Лидии. Имел ли он право судить Вадима? Вадим, кстати, не упомянул ни о Лидии, ни о Павле, чтоб осадить Сашины упрёки. Саша это оценил. Он не дал Вадиму поддержки, но перестал его пинать, оставив в покое.

Вадим слонялся по дому как неприкаянный, его боль следовала за ним по пятам. Вадима гложило, что он так и не сумел извиниться перед сыном за грубость. За тысячу грубостей, что наговорил ему за недолгую жизнь Арсения. За невнимание, когда Вадим устало отмахивался от сына. Как бы хотелось вернуть время вспять, обнять Арсения, крепко прижать к себе его хрупкое тело и сказать, как сильно Вадим его любит. Потом играть с ним, учить его, гулять вдвоём вдоль берега… Как так вышло, что другие незначительные дела оказывались важнее разговора с Арсением? Если б вернуть время вспять…

Единственным человеком, от которого Вадим услышал доброе слово, была презираемая им Вера. Ее глаза были красны от слез и трогали Вадима до глубины души. Арсений был ей, в сущности, никем, но Вера оплакивает его как родного сына. Вера положила на плечо Вадима свою бледную руку с тысячу раз клятым кольцом на пальце, которое опять стала носить. Из-за этого кольца Вадим нагрубил Арсению в последний раз.

– Вера, поймите хоть вы меня, – Вадим словно нищий на паперти клянчил у жены брата сочувствие. – Я любил своего сына… ну так как умею любить. Я не знаю, как это произошло. Я был в расстроенных чувствах из-за матери, я… Я не снимаю с себя вины… просто… Я, наверное, после похорон Арсения пойду и утоплюсь. А может быть даже сегодня. Я не могу с этим жить… не смогу больше. Помолитесь за меня. Хотя не надо! Я ведь не верю в эти молитвы и в загробную жизнь. Но и эту жизнь я не принимаю, где люди норовят пинать павшего.

– Перестаньте, Вадим, – мягко говорила Вера. – Топиться ни к чему. Сейчас все так потрясены горем, что не ведают, что говорят. Со временем, конечно, поймут, что вы не желали случиться плохому. Нужно время. Все же, мне кажется, вам нужно поискать утешение в вере. Честно сказать, я не вижу другого выхода в таких страшных жизненных периодах. Человек не может справиться сам с такой потерей.

Вадим промолчал, но он знал, что ему невозможно искать утешения в вере. Даже если б он не называл себя атеистом, то после смерти сына непременно утратил бы веру. Но, а как по-другому?

"Где сын твой, Вадим?" – Спросил бы его Господь, если бы Вадим верил в Него.

И Вадим не смог бы, подражая библейскому Каину, ответить: «Что ж я сторож сыну своему?»

Разумеется, сторож. И сторож никуда не годный.

Вера продолжала говорить сбивчивыми банальными фразами, говорила сухо, погруженная в свое собственное горе. Но и этого было довольно, чтоб озарить тьму в Вадиме.

В этот день именно Вера должна была вести Арсения на причастие, мальчик был так горд этим событием и с нетерпением ждал этого дня. По печальной воли судьбы вместо Арсения с Верой пошёл в церковь один Вадим, чтоб обговорить с отцом Андреем детали похорон сына.

– Воскресый из мертвых Христос истинный Бог наш, молитвами Пречистыя Своей Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилует и спасет нас яко благ и Человеколюбец, – звучный голос отца Андрея эхом разнесся по храму, прихожане синхронно перекрестились.

Вадим демонстративно не пошёл целовать крест, он стоял в стороне, дожидаясь, когда все закончится. Вскоре отец Андрей подозвал Вадима к себе.

– Как ты, сынок? Держишься? – священник не сумел подавить глубокого вздоха. Отец Андрей не успел привязаться к Арсению, но боль сыновей его друзей Петра и Марии была его собственной болью. Бог пометил эту семью на оттачивание духовных сил, много несчастья выпало на их долю. Сначала душевная болезнь молодой красавицы-жены его студенческого друга Петра Дронова. Серые глаза Марии загорались воистину дьявольским безумием. Но они с Петром справились, не побоялись родить троих сыновей, тем самым доказывая свою победу над болезнью, хотя отец Андрей и настойчиво советовал им усыновить ребёнка, но не рожать своих. И вот Павел… Разве человек, не одержимый бесами, может порезать вены? Вадима тоже тянет на путь греха, это видно по его лицу, оно горит огнём странной недоброй решимости. Как у его матери бывало временами, как было у Павла незадолго до того, как тот лишил себя жизни. Отец Андрей забоялся, что смерть сына подкосит рассудок Вадима так же как смерть Павла окончательно добила Марию.

– Мое единственное желание поскорее сдохнуть, – в сердце Вадима проникла какая-то особенно сильная злоба, он сам не понимал, почему так хотелось нагрубить отцу Андрею. Вадима раздражало в нем буквально все от одухотворенного лица до роскошного обличия священника. Отец Андрей олицетворял в глазах Вадима самое омерзительное лицемерие, которое только может существовать на свете. Он, сжимая в руке крест, говорит в своих проповедях о добре и справедливости, которых не существует на свете, которых выдумала церковь во имя своих корыстных целей, чтобы манипулировать людьми, которые хотят верить в эти самые добро и справедливость. – После похорон Арсения я как Павел порежу себе вены.

– Ты не должен так говорить. Тебе предстоит пережить тяжёлое испытание, позволь же Богу облегчить твою ношу.

– Помнится, говорил вам, что я атеист и не верю во всю эту вашу… в общем, я не верю в Бога. Вы, наверное, в курсе, что моя тёща тронулась умом на религиозной почве. Чтоб не цапаться с ней приходится соблюсти все христианские суеверия в плане похорон. Что там нужно?

– Вадим, тебе необходимо покаяться и пересмотреть свою жизнь. Я давно говорил, что ты живёшь неправильно, ты не прислушивался. Вот и последнее доказательство этому. Твой последний шанс переменить свою жизнь…

– В самом деле? – Вадим со злобой усмехнулся. – Может быть, когда мне будет лет под восемьдесят, как основному вашему контингенту, тогда я выживу из ума и буду искать спасения в религии,